Читать интересную книгу Молот ведьм - Константин Образцов

19 апреля.

«МАКСИМАЛЬНЫЙ РЕПОСТ! ПИТЕР, СРОЧНО! Власти все скрывают! Все убийства совершены в 20-х числах месяца, а это УЖЕ ЗАВТРА! Точно известно, что в следующие три дня будут УБИТЫ еще ТРИ ЧЕЛОВЕКА! Не давайте своим близким ЖЕНЩИНАМ выходить на улицу! Теперь убивать будут сразу по трое! Об этом сегодня сказали на совещании в Следственном комитете! ИНФА 100 %!!! БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!!!»

Глава 28

Апрель пах прелым теплом и сочился дождями, то резкими, холодными, крупными, то мелкой, как пыль, легкой моросью. С неба, вот уже две недели остававшегося непроницаемо тусклым, постоянно что-то текло, как будто оно подхватило весеннюю простуду, или огромные запасы накопленного за зиму и нерастраченного снега никак не могли растаять, и все оседали и оседали вниз грязноватой водой, превращая весь город в огромную лужу, из которой тоскливо торчали истертые камни домов. Словно сидишь под талым сугробом, из тех, что до середины мая лежат, притаившись в сырых закоулках темных дворов, и ждешь, когда сможешь выбраться наружу, к солнцу и яркому воздуху.

Валерия вышла из метро. До встречи с Алиной оставалось еще около часа, и она решила немного пройтись. Мир вокруг – дождь и дома, небо и люди – растворялся в сером мглистом безвременье: ни день, ни вечер, ни зима, ни весна. Это способствовало размышлениям, а подумать Валерии было, о чем.

Несмотря на ажиотаж вокруг кошмарных убийств, все участники бурных сетевых обсуждений, кроме немногих самых впечатлительных и психически неуравновешенных, прекрасно умели считать и могли оценить реальную опасность для себя лично: в городе больше миллиона взрослых женщин, а зловещий Инквизитор убил всего четверых. Пусть за ними последует пятая, даже шестая жертва, все равно, вероятность быть изуродованной молотком и сожженной заживо для любой студентки или домохозяйки, официантки или фотографа, работницы офиса или борделя была меньше, чем погибнуть от удара молнии или зубов большой белой акулы. Чего тут бояться? Наигранные панические вопли в средствах массовой информации были не более, чем довольным повизгиванием обывателей, зажмуривающихся во время катания на американских горках или при просмотре фильма ужасов в темном зале кинотеатра. Каждый в глубине души понимал, что это кино не про него. Так что в истерическом возбуждении, охватившем город и передававшемся по трепещущим нервным волокнам Сети, были жадное любопытство и хищный интерес, сродни тому, какие испытывают люди, разглядывающие видеозаписи или фотографии с мест катастроф, терактов и массовых убийств; было кровожадное и нетерпеливое ожидание следующей казни, которая даст повод к новым разговорам, обсуждениям и гурманскому смакованию жутких подробностей, когда под маской притворного возмущения или ужаса скрыто первобытное, людоедское удовольствие; но не было настоящего страха.

Настоящий страх испытывали только семь женщин.

Карина если и боялась, то не показывала виду: лишь ответила, по обыкновению коротко, «Хорошо, спасибо» на предупреждение Альтеры и продолжала ходить на работу, как ни в чем ни бывало. Может быть, чувствовала себя защищенной за толстыми стенами психиатрической лечебницы. Зато Проксима и Инфанта всю неделю не выходили из дома. Засели в своей огромной пустой квартире, отжатой Проксимой у бывшего мужа, на последнем этаже старого дома на окраине парка: младшая не ходила в школу, старшая отменила визиты всех своих клиентов, и по нескольку раз в день звонила Терции, которая после смерти Стефании стала их патронессой. В последний раз, позавчера, Проксима заикнулась, что неплохо бы привезти им продуктов, потому как сами они боятся выйти даже в магазин, и Терция, не сдержавшись, наорала на нее так, что с тех пор перепуганная еще больше домохозяйка не звонила вовсе. Ибо.

Но кроме страха, были и другие эмоции.

Например, злость. Жанна была вне себя от ярости: распроклятый Инквизитор увез несчастную глупую Белладонну прямо у нее из-под носа, из принадлежащего ей борделя, мало того, в тот день и час, когда там была сама Жанна – сидела на кухне вместе с заскочившей по делу Дианой, и лично пересчитала деньги, которые довольная проститутка притащила ей в качестве оплаты за свое двенадцатичасовое отсутствие, и даже сразу выдала причитающуюся той половину. «Еще же спрашивала ее: ты точно уверена, что все будет в порядке? – повторяла Терция, а потом, передразнивая Белладонну, сама же и отвечала себе писклявым голоском: «Да, Жанночка, все хорошо, не беспокойся!». Было что-то немыслимо наглое и пугающее в том, что этот Инквизитор фактически пришел к Терции домой и взял то, что захотел, причем без всяких трудностей, как конфетку украл! Осознание этого лишало сна и покоя больше, чем страх, как и понимание, что, прояви Жанна чуть больше бдительности, и все могло закончиться прямо там, на пороге ее заведения. Даже полицию не пришлось бы вызывать: Диана в одну секунду, быстро и бесшумно, заколола бы этого гада и отправила на корм бродягам в Вилле Боргезе. Нет, не просто на корм! Они бы сожгли его кости, спустили прах в самый зловонный, самый гнусный из канализационных колодцев, а голову засолили и доставали бы каждый раз, когда собирались на шабаш, чтобы он смотрел своими мертвыми зенками, как торжествуют те, кому он так дерзко и самонадеянно бросил выбор! По крайней мере, такую идею высказала Диана, походившая на пантеру, к хвосту которой какой-то шутник привязал консервную банку и при этом ухитрился избежать зубов и когтей. Но увы: голова Инквизитора, как и кости, оставались на месте, зато труп злосчастной Белладонны, четвертый по счету, лежал сейчас в морге судебно-медицинского бюро, и вполне возможно, что его сейчас потрошила их новая подруга Алина.

А еще была растерянность. Никто толком не знал, что делать и что предпринять. И великая Княгиня Ковена, Хозяйка Есбата, Госпожа Шабаша Прима тоже была растеряна не меньше, а может, и больше других, хоть и пыталась это скрыть.

Виктория собрала вместе четверку старших сестер через несколько часов после того, как стало известно о смерти Белладонны, когда время еще не перевалило за полдень. Валерия, расставшаяся с подругой всего несколько часов назад, поразилась тому, как изменилась Виктория за это короткое время: бледная, с синяками под покрасневшими глазами, с распухшими губами, растрепанными волосами, которые из золотых пышных локонов превратились в сухую желтую солому, кое-как наспех приглаженную руками. Вместо эффектного шелкового домашнего халата на ней был другой – толстый, розовый, банный, в который Виктория куталась, словно больной в одеяло, как-то криво, боком восседая в своем кресле; голос был осипший и говорила Прима с трудом, будто одновременно боролась с сильной болью, временами сбиваясь и забывая, о чем идет речь. Можно было сказать, что она и сейчас походила на королеву, только не ту, что, развалившись на троне, одаривает благосклонной аудиенцией восхищенных придворных, а которой в походный шатер принесли внезапные вести о том, что большая половина ее гвардии разгромлена, а уцелевшая часть находится в шаге от того, чтобы удариться в бегство. Такой свою подругу Валерия не видела еще никогда, ни разу за более, чем тридцать лет их знакомства. Впрочем, в руках себя Прима держала довольно-таки сносно и приказы раздавала, как прежде.

– У нас есть три основные задачи, – сообщила она, когда Жанне, наконец, удалось унять свою истерику бессильной злобы и страха, а Диана прекратила взбешенным хищником ходить по комнате от стены до стены и уселась на краешек кресла.

– Задача первая, основная: найти и уничтожить врага. Ответственными назначаю Жанну и Диану. Второе. Ни в коем случае не потерять больше ни одной сестры. Предупредите всех своих подопечных, чтобы соблюдали предельную осторожность.

– Всех – это трех, – негромко заметила Валерия. – Больше просто ни осталось никого.

Виктория свирепо взглянула, но ничего не ответила и продолжала:

– Третье. В кратчайшие сроки подготовить Алину к вступлению в ковен. Белтайн[27] наступает всего через восемнадцать дней, и мы его не пропустим, какими бы ни были обстоятельства. Шабаш состоится. К этому сроку рыжая должна быть готова. За это будешь отвечать лично ты, Лера.

Прима сделала паузу, поморщилась, покряхтела, садясь поудобнее, и добавила:

– Собираться теперь будем у меня каждый день, пока ситуация на разрешится.

Тогда все были слишком потрясены и взбудоражены, чтобы задавать вопросы и спорить. Но очень скоро стало понятно, что отдавать распоряжения – вовсе не признак уверенности; как раз наоборот: иногда за категоричностью указаний скрывается паника и полнейшая растерянность, граничащая с чувством обреченности. Можно сколько угодно ставить цели, но при этом не иметь даже приблизительного понятия, как твои люди будут их достигать.