От страха я словно прирос к месту. Японские солдаты высыпали на палубу. Послышался топот ботинок и отрывистые слова команды. Я посмотрел в окно и увидел, что за каждым мешком лежал японский солдат с винтовкой на изготовку. Пароход замедлил ход и как будто стал приближаться к берегу. Но не успел я понять, что произошло, как внезапно погас свет и с берега раздались выстрелы. Почти одновременно загрохотали двигатели, и пароход стал быстро набирать скорость. Крики и выстрелы на берегу постепенно отдалялись. Оказывается, японцы заранее были готовы к такому обороту дел. Сначала они сделали вид, что подчинились приказу, а затем, воспользовавшись тем, что на берегу не ожидали от них такого маневра, внезапно исчезли.
Через некоторое время загорелся свет, и в каюте снова стало оживленно. В полночь мы добрались до устья реки Дагу. В ожидании торгового судна "Авадзи мару", которое должно было встретить нас, японские солдаты достали сало, соленую капусту и японскую водку — сакэ. Чжэн Сяосюй оживился и принялся рассуждать о том, что у Китая и Японии одинаковая письменность, что они люди одной расы и т. д. Наши "приключения" он представил как часть "героической миссии". Он чокался с японскими солдатами, ему хотелось говорить стихами, и он принялся скандировать:
— Два императора на одном материке хотят уважать друг друга. Семь спутников на одном корабле вместе обсуждают важные дела. Воля людей сильнее Неба. Это не пустые слова. Факты у нас перед глазами.
Радость Чжэн Сяосюя можно объяснить не только тем, что он в этот вечер оказался победителем, но и другими причинами. А именно тем, что он, невзирая на внешние трения и разногласия между японскими военными и политическими кругами, раньше, чем кто-либо другой, смог понять, что они действуют заодно. 13 ноября, на следующий день после моей встречи с Доихарой, в его дневнике появилась такая запись: "Чжэн Чуй был у японского консула, который сказал ему: "Доихара в этот раз приехал специально пригласить императора в Фэнтянь"". После Второй мировой войны в архиве Министерства иностранных дел Японии был обнаружен черновик секретной телеграммы, которую 6 ноября японский министр иностранных дел посылал в Тяньцзинь генеральному консулу Кувадзиме. Эта телеграмма проливает свет на историю переправы через Байхэ.
"Относительно движения в поддержку императора Сюаньтуна. Мы считали, что изменение ограничения свободы императоpa может неблагоприятно сказаться на нашей внутренней и внешней политике. По этому вопросу в Министерстве иностранных дел состоялся обмен мнениями. Поскольку в Маньчжурии началось всеобщее движение в поддержку императора, все это может затруднить проведение нашей государственной политики. Кроме того, императору необходима охрана, и на этот счет мы уже дали соответствующие распоряжения. Министерство иностранных дел считает, что политическая ситуация в Маньчжурии несколько стабилизировалась и что наблюдается общее стремление жителей трех северо-восточных провинций оказать поддержку императору. Если это не отразится отрицательно на проведении нашей политики, то нужно все предоставить естественному ходу событий".
В изоляции
На борту "Авадзи мару" Чжэн Сяосюй целый день разглагольствовал о своем горячем желании управлять государством и всем миром. Утром 13 ноября наш пароход причалил к порту города Инкоу провинции Ляонин.
Я совсем не задумывался над тем, почему, следуя в Шэньян, нужно высаживаться в Инкоу. В моем воображении рисовались лишь картины того, как население Дунбэя будет встречать меня в Инкоу. Я представлял себе радостную толпу, людей с флажками, — точно так, как это было в японской школе в Тяньцзине, — которые станут провозглашать в мою честь здравицы. Но чем ближе пароход подходил к берегу, тем яснее становилось, что действительность не соответствует моим мечтам: не было ни толпы, ни тем более флажков. Сойдя на берег, я увидел среди немногочисленных встречающих одних только японцев.
От Каеисуми я узнал, что всех этих людей во главе с Амакасу Масахико прислал Итагаки.
Амакасу мало знали в Китае, хотя в Японии он был широко известен. В прошлом он служил капитаном японской жандармерии.
В 1923 году во время землетрясения в Японии японское военное ведомство, воспользовавшись паникой среди населения, совершило убийства многих прогрессивных деятелей. Когда после землетрясения этот кровавый инцидент был раскрыт, военное ведомство под давлением общественного мнения вынуждено было в качестве козла отпущения привлечь Амакасу к суду, и Военный трибунал приговорил его тогда к пожизненной каторге, но вскоре он получил освобождение и был послан во Францию учиться. Во Франции Амакасу изучал живопись и музыку. Через несколько лет этот "художник" вернулся в Японию, и его сразу же направили на службу в разведку Квантунской армии. В одной книге, изданной в Японии после Второй мировой войны, говорится, что взрыв на железной дороге Лютяогоу, послуживший сигналом к событиям 18 сентября, был делом рук Амакасу. В порту Инкоу я никак не мог представить, что этот вежливый близорукий человек в очках с тонкой оправой имеет такую необыкновенную биографию. Возможно, без его "художеств" я не смог бы прибыть в Северо-Восточный Китай.
Амакасу предложил мне, Чжэн Сяосюю и Чжэн Чую сесть в ожидавший нас экипаж, который и отвез нас на станцию. После часа езды в поезде мы пересели в другой экипаж без каких-либо объяснений. Незаметно, в полном неведении мы добрались наконец до курортного района горячих источников Танганцзы. Охваченный сомнениями, я вошел в отель "Дуйнуйгэ".
Этот великолепно меблированный отель, принадлежащий японской компании Южно-Маньчжурской железной дороги "Мантэцу", был построен в японском стиле; в нем могли останавливаться лишь японские офицеры, высшие служащие компании и китайские чиновники. Меня проводили на второй этаж, в самую лучшую комнату, где я встретил Ло Чжэньюя; он приветствовал меня и сразу же сказал, что в данное время обсуждает с Квантунской армией вопрос о реставрации и создании государства, и прибавил, что до завершения переговоров желательно, чтобы весть о моем прибытии не распространялась. Настоящего смысла его слов я не понял, но мне стало ясно, почему не было торжественной встречи. Оказывается, люди просто не знали, что я приехал. Я верил, что с Квантунской армией будет легко договориться и скоро сообщат о том, что я, император династии Цин, вернулся на трон во дворце в Шэньяне. И тогда уж мне устроят торжественную встречу. Я был так доволен, что не обратил внимания на взволнованные лица Чжэн Сяосюя и его сына. С большим аппетитом съел я японский обед, который отличался своеобразным вкусом, полюбовался видом вечернего города и в отличном расположении духа лег спать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});