– А какие в дальнейшем отношения у вас сложились с Ираклием Андрониковым?
– Таких людей, как он, называли «ходячей энциклопедией». Ираклий не только много знал, но и многое умел. Не случайно он был единственным в стране и доктором филологических наук, и народным артистом СССР. Он гордился, что среди его почитателей и друзей были Алексей Толстой, Борис Пастернак, Самуил Маршак, Юрий Тынянов, Фаина Раневская, Соломон Михоэлс, Вениамин Каверин…
Однажды летним вечером он пригласил меня к себе домой, чтобы поговорить по поводу нашего следующего фильма. На стене его кабинета среди многих раритетов моё внимание привлёк старинный пистолет. Хозяин объяснил, что это пистолет дон Жуана де Маранья. «А по-моему, – не согласился я, – это пистолет дон Жуана де Тэнорио, который также был из Севильи, но относился к другому знатному роду». Мы с ним долго спорили.
Эта история о дон Жуанах так увлекла нас, что не заметили, как внезапно распахнулась дверь и на пороге в ночной сорочке появилась Вивиана Абелевна, жена Ираклия. Увидев меня, она воскликнула: «Ой!» (видимо, не ожидала, что гость увидит её в таком виде). А через несколько минут, уже в халате, рассерженная, ворвалась в кабинет. Ираклий тихо и осторожно зашел за стол, чтобы оказаться от супруги на безопасном расстоянии. Она же решительно подошла к окну, резко распахнула штору, и в комнату ворвались лучи солнца. На часах было… шесть утра. Оказалось, что мы с гостеприимным хозяином проболтали всю ночь.
Наши беседы не раз затягивались за полночь. Тогда Андроников для ночлега предоставлял мне его кабинет. Однажды я там проснулся, открыл глаза и не на шутку испугался: показалось, что на меня в самом центре Москвы валилась… корова с огромными блестящими глазами. Оказалось, что предо мною была картина великого грузинского художника-самоучки Нико Пиросмани, которая висела на стене прямо над кушеткой, на которой я спал. Кстати, Андроников гордился званием заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР, так как немало писал о грузинских писателях, музыкантах, художниках, о грузинской теме в творчестве Лермонтова. В любимой Грузии он провел своё детство, а позже часто там бывал, выступал.
– Константин Леонидович, долгие годы я был уверен, что, судя по фамилии и отчеству, Ираклий Луарсабович Андроников был грузином. Но слышал, что в его родне были и евреи…
– Знаете, в то время я ничего не знал о его еврейских корнях, и говорить с ним об этом, честно говоря, не приходилось.
Мама Ираклия Андроникова, Екатерина Яковлевна Гуревич, происходила из известной еврейской семьи, которая внесла заметный вклад в просвещение и культуру России, а дедушка, отец мамы Ираклия, Яков Григорьевич Гуревич, выпускник историко-филологического факультета Петербургского университета, был одним из основателей знаменитых Бестужевских курсов. В 1883 году он открыл в столице России частную «гимназию – реальное училище Я. Г. Гуревича», которое окончили многие будущие выдающиеся люди. Дедушка Ираклия также был автором многих фундаментальных трудов и учебников по истории, основателем и первым редактором журнала «Русская школа»… Сестра и брат его мамы в конце XIX – начале XX века были писателями. Очевидно, что грузинские и еврейские семьи его родителей оказали значительное влияние на воспитание и становление такой выдающейся личности и крупного ученого, которого великий режиссёр Георгий Товстоногов назвал «фейерверком российской культуры».
Ираклий Андроников был одним из немногих знаменитостей, который во времена брежневского «застоя» мог сказать: «Интеллигентный человек начинается там, где кончается пятый пункт…»
– Спасибо, Константин Леонидович, за интересные воспоминания.
2008–2013ЮРИЙ ГАЛЬПЕРИН. Чародей и кудесник
В сентябре 1968 года, когда исполнялось шестьдесят лет Ираклию Луарсабовичу Андроникову, я думал о том, как лучше выразить нашу общую признательность этому замечательному мастеру в день его юбилея, тем более что Андроников лежал тогда в больнице после сердечного приступа. Правда, навестив Ираклия Луарсабовича в клинике, я увидел его в самой что ни на есть рабочей атмосфере. В небольшой палате стоял, наверное, специально принесенный почитателями-врачами письменный стол, уже заваленный книгами, папками из личного архива, а сам Андроников в теплой пижаме сидел за столом и что-то быстро набрасывал на листе бумаги.
Я посоветовался с Ираклием Луарсабовичем, какую из его давних, но еще не звучавших в эфире записей можно включить в передачу, – соскучились без него слушатели. Мне очень хотелось, чтобы передача прозвучала для Андроникова сюрпризом, и я решил попросить Чуковского, мнение которого необычайно ценил Андроников, сказать слово о юбиляре в «Литературных вечерах».
Ничего, понятно, не говоря Андроникову – кто ж уведомляет заранее о подарке! – поехал в Переделкино.
Корней Иванович охотно согласился и прочитал только что написанное слово об Андроникове для нового, пятого издания книги Ираклия Луарсабовича «Рассказы литературоведа».
Очередная передача состоялась за несколько дней до юбилея, и, открыв ее небольшим вступительным словом, я включил запись, сделанную у Чуковского в Переделкине.
– В справочнике Союза писателей, – начал Чуковский, – кратко сказано, что Андроников Ираклий Луарсабович – прозаик, литературовед, и только. Если бы я составлял этот справочник, я раньше всего написал бы без всяких покушений на эксцентрику: Андроников Ираклий Луарсабович – колдун, чародей, чудотворец, кудесник. И здесь была бы самая трезвая, самая точная оценка этого феноменального таланта. За всю свою долгую жизнь я не встречал ни одного человека, который был бы хоть отдаленно похож на него. Из разных литературных преданий мы знаем, что в старину существовали подобные мастера и искусники. Но их мастерство не идет ни в какое сравнение с тем, каким обладает Ираклий Андроников. Дело в том, что, едва только он войдет в вашу комнату, вместе с ним шумной и пестрой гурьбой войдут и Маршак, и Качалов, и Фадеев, и Симонов, и Отто Юльевич Шмидт, и Тынянов, и Пастернак, и Всеволод Иванов, и Антокольский, и Тарле. Всех этих именитых людей во всем своеобразии их индивидуальных особенностей художественно воссоздает чудотворец Андроников…
– Ираклий Андроников, – продолжает Чуковский, – каким мы знаем его в последние годы благодаря радио, кино, телевизору, – это новый, небывалый тип литературоведа XX века: всегда на ходу, на бегу, вечно спешит с чемоданом то в Нижний Тагил, то в Георгиевск, то в Северную Осетию, то в Кабарду, то в Тбилиси, то в Штутгарт, то в Мюнхен, то в замок Хохберг, то в замок Вартхаузен, – литературовед-скороход, путешественник, странник. Бросает дом и семью и в вагоне, в самолете, на пароходе, в авто мчится без оглядки за тысячи километров ради старой бумажки, на которой 120 или 130 лет тому назад было начертано хоть несколько слов рукою Глинки, Льва Толстого, Репина или безмерно им любимого Лермонтова… И так жарок его интерес к этим неведомым строчкам, что, кажется, узнай он, что одна из этих бумажек лежит на дне океана, он, ни секунды не медля, нырнул бы в океанскую пучину и вынырнул с этой бумажкой в руке. Или кинулся бы в кратер любого вулкана…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});