своего пилотирования, и тем самым сумел заинтриговать Феррари. Бегло говоривший на четырех языках и имевший в жилах достаточно королевской крови, чтобы считать себя потенциальным наследником испанского трона на случай отречения короля или свержения Франсиско Франко, он с самого начала стал любимчиком Феррари. В Портаго Энцо завораживал его стиль
garahaldino, а кроме того, его дерзкое, возмутительное поведение в жизни в целом.
Сам Энцо Феррари был, разумеется, довольно грубым и неотесанным человеком, что отчасти может объяснить его любовь к ярким, харизматичным «джентльменам». Долгие посиделки с ним за обеденным столом обязательно перемежались бесконечными упоминаниями о его сексуальных приключениях, глумливыми замечаниями в адрес соперников, громкой отрыжкой, почесыванием промежности и громкими высмаркиваниями в большой льняной носовой платок — непременный атрибут гардероба. Близкие к Феррари люди утверждали, что его улучшенный и обновленный публичный образ сформировался — или, если точнее, реформировался — именно в этот период, как раз когда журналист из Кремоны по имени Дарио Дзанеси прибыл в Модену для написания биографического очерка о Феррари для «Resto del Carlino». Увиденное ужаснуло репортера. Вместо лорда-патриция, властно обозревающего свое герцогство ремесленников, он увидел моденского paesano, управляющего маленькой итальянской фабрикой, которая — так уж вышло — производила быстрые автомобили. В стремлении найти подтверждение фантазиям своих читателей Дзанеси написал совершенно новый портрет «Коммендаторе» — сшив ему «новый костюм», как он сам выразился. Старый селянин превратился во властного, величественного и надменного образованного дожа, управлявшего своей империей твердой, но справедливой рукой. Нелицеприятные факты нарушения им каких-то социальных норм, громкие вспышки ярости, чертыхания и запугивание собственных работников — все это, да и сам человек, за всем этим стоявший, смылись целым морем льстивых преувеличений и приукрашиваний. Люди, близкие к Феррари, вспоминали, что статья Дзанеси оказала существенное влияние на Энцо. Всегда игравший роли, словно актер, Феррари, казалось, принял образ человека, описанного в статье, и сделал его своим собственным, по крайней мере, для публики.
СО ВРЕМЕНЕМ ОН ОБЗАВЕДЕТСЯ АУРОЙ ВОЗВЫШЕННОГО, БЛАГОРОДНОГО МУЖА, КОИМ БУДЕТ ПРЕДСТАВАТЬ ДЛЯ ВНЕШНЕГО МИРА, ХОТЯ В УЗКОМ КРУГУ ИНЖЕНЕРОВ, ПРИСЛУЖНИКОВ И ВРЕМЕНАМИ ДРУЗЕЙ ОН БУДЕТ ОСТАВАТЬСЯ ВСЕ ТЕМ ЖЕ БУЙНЫМ, ПЛОХО ВОСПИТАННЫМ И СКЛОННЫМ К МАНИПУЛЯЦИЯМ SCEMO («ПРОСТАКОМ»), КАКИМ БЫЛ ДЛЯ НИХ ПРЕЖДЕ.
Феррари очень рано научился говорить людям то, что они хотели услышать. Его публичные высказывания, часто выдержанные в тонах искренней жалости к себе и предчувствия неизбежного финансового краха, были искусно скроены таким образом, чтобы вызывать симпатию и уважение слушателей к нему как к якобы одинокому, измученному и бесконечно преданному стране итальянцу, несшему знамя национальной чести с несгибаемой гордостью. Часто говорилось, что величайшим талантом Феррари была его способность распознавать таланты. Вероятно, так и есть, хотя от этого пула отобранных талантов он требовал непоколебимой верности и готовности подчинить себя интересам Ferrari и громкому имени команды. Хотя Энцо был мастером по части вербального обмана, его сотрудники ему в этом не уступали. У них не было другого выбора, ибо он никогда не принимал критику. Как-то раз Ромоло Тавони возвратился из Голландии и как бы вскользь отметил, что одна влиятельная фигура в мире международного автоспорта обронила, что наступило время Феррари перестать вести себя как мелкий ремесленник и стать, наконец, серьезным бизнесменом. Пришедший в бешенство от обиды Феррари потребовал от Тавони назвать имя оскорбившего его человека. Тавони озвучили эту информацию на условиях конфиденциальности, а потому он отказался уступить требованиям босса. «Покинь офис на пять минут, а потом возвращайся с именем», — приказал Феррари. Тавони возвратился, но называть имя отказался. «Ступай домой и не приходи четыре дня!» — прорычал Феррари. Спустя время Тавони вновь вернулся из изгнания, но опять отказался нарушать условия конфиденциальности. «Месяц!» — крикнул Феррари. Тавони на тот момент был важнейшим элементом в структуре организации, и, наконец, его возвратили к работе. Последующие допросы ни к чему не привели, и инцидент, наконец, был забыт.
Был один человек, понимавший, как нужно вести дела с Феррари. Он был американским эмигрантом и звали его Тони Парравано. Уроженец Пульи, деревни на холмах к востоку от Неаполя, Парравано в молодости переехал в Соединенные Штаты и преуспел в строительном бизнесе сначала в Детройте, а потом, после 1943 года, в округе Лос-Анджелеса Саут-Бэй. К началу 1950-х Парравано стал влиятельной, хотя и несколько темной личностью, игравшей заметную роль в кругах южнокалифорнийских девелоперов, занимавшихся жилищным строительством. Регулярно расползались слухи, что его поддерживает мафия, но это никоим образом не препятствовало его успеху. Парравано был очарован быстрыми машинами, особенно породистыми моденскими «Ferrari» и «Maserati». Он стал своего рода покровителем той стаи талантливых гонщиков, что вышла из тех же кругов южнокалифорнийских любителей спорткаров, которые выпестовали и Фила Хилла. В 1955-м Парравано отправил Кэррола Шелби, несгибаемого техасца, регулярно побеждавшего в Калифорнии, в Италию. Ему было поручено приобрести машины для коллекции Парравано и наладить отношения с ведущими игроками, как в Ferrari, так и в Maserati. Это привело к тому, что Парравано сам стал регулярно летать в Италию, где и познакомился с Феррари. Денег у последнего было совсем в обрез, и Парравано предоставил Феррари несколько займов на общую сумму 300 тысяч долларов. Взамен Феррари предложил Парравано автомобили и запчасти в полцены — и это при том, что Луиджи Кинетти очевидно продолжал работать в Нью-Йорке, выступая в качестве эксклюзивного импортера машин марки. Эта договоренность между Феррари и Парравано явно расстроила планы Кинетти на франшизу и, без сомнений, стоила ему существенных потерь как в плане денег, так и в плане престижа. Это был далеко не последний раз, когда, говоря словами Шелби, «Старик обманул Луиджи и в целом обошелся с ним как с дерьмом».
Эти поставки спорткаров на западное побережье Соединенных Штатов, очевидно, были выгодным делом для Феррари как с точки зрения имиджа, так и в денежном выражении, тем более в тот период крайне шаткого финансового положения компании. (Парравано рассказал другу, что ситуация была настолько критической, что Феррари стал говорить о возможном альянсе с Maserati, но сколько серьезности было в подобной его ремарке — вопрос дискуссионный.)«Ferrari», которые Парравано перевез в Калифорнию — особенно монструозные 4.9, — многое сделали для распространения мифа о «Ferrari» в голливудской среде, столь ориентированной на престиж и статусность. Но также у этой истории была и обратная сторона: инсинуации, начавшиеся с исчезновением Парравано, бесследно пропавшим год спустя. Предположительно, бизнесмен стал жертвой гангстерских разборок. Хотя периодически всплывали слухи о том, что Парравано бежал в Южную Америку или Африку, общепринятая теория о его дальнейшей судьбе гласит, что, вероятно, он был убит за какой-то неосмотрительный поступок в отношении мафии. Это, в свою очередь, периодически приводило к домыслам о том, что Энцо Феррари финансируется мафией, а может