Полицейский из Сан-Франциско тут же принял слова на свой счет и жалобно залепетал: — Я здесь, не при чем! Это не я! Я только как посредник!
Я посмотрел на него так, что тот сразу заткнулся.
— Ты, — я ткнул пальцем в полицейского из Сан-Франциско, — садись и пиши, все, что ты мне сейчас только что рассказал. Внизу должность, звание, номер жетона, имя.
Я перевел взгляд: — Тебе, Бут, тоже самое. Напишите, останетесь здесь, не напишите, тоже останетесь здесь, но уже в качестве трупов. Решать вам. Арчи, упакуй Западного. Его мы забираем с собой. Стив подгони кэб к черному ходу. Джефри достань бумагу и чернила. Пулей, парни!
— Я не буду писать! — заявил Бут, правда, в его голосе не чувствовалось уверенности.
— Арчи, сделай ему больно! А второй раз заявит подобное — просто перережь ему глотку, — в моем голосе настолько явно прозвучало равнодушие к судьбе Бута, что это поняли все. А в первую очередь, сам Бут.
— Хорошо, хорошо. Я напишу. Не бейте! Не бейте!
Занеся над скорчившимся от страха инспектором руку, Арчи посмотрел на меня. Я показал жестом, чтобы он вернулся к Западному Джорджу.
Сержант был страшен. Его лицо в нормальном состоянии напоминало скелет, теперь же оно напоминало ожившую маску демона смерти, если бы такие существовали в природе. В глазах горело бешенство, рот перекошен в злобном оскале. Он не ругался, не сыпал проклятиями, сберегая дыхание, все свои силы вкладывал в удары ногами по человеку, который лежал перед ним на полу, в луже крови. Западный Джордж уже не кричал, у него хватало сил только на хрипы. Лицо, руки, шея — все в крови. Каждый новый удар скручивал его тело, заставлял извиваться. Еще один удар в живот согнул Западного пополам, заставив захлебнуться собственным воплем. Честно говоря, мне давно надо было вмешаться, но ярость Сэма была настолько сильна, что вполне могла обратиться против меня, а мне не хотелось конфликтовать со своим боссом из-за какого-то вшивого предателя.
'А вот сейчас, пожалуй, можно'.
Обхватив за плечи Сержанта, я осторожно стал оттаскивать его в сторону. Два его телохранителя — головореза нахмурились, подобрались, но на дальнейшие действия против меня не осмелились.
— Пока достаточно, босс. Есть еще кое-что интересное.
Тот встряхнул мои руки с плеч, некоторое время стоял, тяжело дыша, не сводя взгляда с распростертого на полу тела, потом, не поворачивая ко мне головы, зло бросил: — Что там еще у тебя?!
— На, смотри, — и протянул бумаги, написанные полицейскими.
— Что это? Полиц… Инспектор Бут?! Сан-Франциско?! — он повернулся к телохранителям. — Дик! Приведи эту суку в чувство! Ты что не понял! Не бить! Привести в чувство!
Телохранитель замер, затем нехотя наклонился к телу и несильно хлестнул по щеке Западного. Голова грабителя безвольно мотнулась и замерла. Головорез бросил быстрый взгляд на Сержанта. Я перехватил его взгляд и посмотрел на тело. Труп. Сержант уже это тоже понял, но все же решил уточнить: — Готов?
— Мертвее не бывает, босс.
Сержант повернул ко мне лицо. Криво усмехнулся, потом пожал плечами, дескать, погорячился, с кем не бывает.
— У тебя что-то было, Джек?
— Было, да сплыло, Сэм. Он работал в контакте с полицией. Он знал имена! Его надо было заставить написать бумаги на полицейских!
— Все! Он труп. Говорить больше не о чем! Бумаги, что ты мне дал, мы их можем как-то использовать?!
— Могли бы, если к ним приложить показания Западного Джорджа!
— Да — а, — протянул Сэм, — Бут был бы у нас вроде собачонки. Подай то, принеси это.
Но я думаю, и этой писанины хватит, чтобы его приструнить. Кстати, сколько в этих сумках денег?
— Не считал. Просто сгребли их со стола. Если Западный припрятал часть, мы этого уже никогда не узнаем.
— Ад и дьяволы! Погорячился я! — наконец он признал, что совершил ошибку. — А ты куда смотрел?! Кайф ловил?!
Я бросил на него злой взгляд, но говорить при людях ничего не стал. Тот понял меня, бешенство в его глазах вспыхнуло в последний раз и погасло. Затем бросил последний раз взгляд на труп и зашагал к выходу, бросив по пути телохранителю: — Дик! Забери сумки!
Остановившись на миг, на пороге, кинул через плечо: — Джек! Поедешь со мной!
Первую бутылку в кабинете Сержанта мы прикончили, не произнеся ни слова. Стаканчики опрокидывались под гробовое молчание. Я чувствовал себя опустошенным и уставшим, хотя день еще, в принципе, только начинался. Судя по внешнему виду, Сержант был не в лучшем состоянии. Когда от второй бутылки осталась половина, Сэм открыл рот: — Знаешь Джек, когда мы только начинали работать вместе, ты был совсем другой человек. Ты был наш человек. Сильный, жесткий, не боящийся крови. Теперь ты стал другим.
Я ухмыльнулся: — Другим, это каким? Трусливым, что ли?
— Другим… это значит другим. Ты, как я заметил, все больше лезешь в коммерцию. Якшаешься с торгашами! Не противно?! Жадные, трусливые и наглые душонки! Из них можно только выбивать на деньги, но не общаться! Зачем тебе все это, Джек?!
— Чем отличаются деньги с наших винокуренных заводов от этих? — я показал на два кофра с деньгами, скромно стоявшими у стены. — Чем? Не знаешь? Так вот я тебе скажу! Эти, в сумках, куш, который ты можешь сорвать раз, причем рискуя своей головой! А те ты получаешь постоянно и без особых усилий! Уловил разницу!
— Ты ли это, Джек?! Ты, которого наши головорезы, не боящиеся ни бога, ни черта, уважают как никого другого, говоришь о спокойном бизнесе?!
— Сэм, к чему этот разговор?
— Да я и сам не знаю. Просто нашло что-то. Хотя… нет, я тебе скажу. Мне не хочется, чтобы вместо моего помощника и отличного бойца появился еще один жадный торгаш!
— Так тебе же будет лучше Сэм. Будешь доить меня, как и остальных!
— Тебя подоишь! Хотел бы я посмотреть на того сумасшедшего, который рискнет это сделать! Ха-ха!
Мы смеялись до слез на глазах. Долго, чуть ли не с истерическим надрывом, чувствуя, что только сейчас стало отступать напряжение. Потом мы снова пили и говорили.
— Когда-то, Сержант, я был молодым и глупым, чтобы верить в идеалы, и скажу больше, воевать за них. Потом идеалы куда-то делись, и воевать я продолжил по привычке. Но привычки хороши, когда касаются чистки зубов по утрам и трехразового питания, а когда он касается твоей жизни и смерти, а идеалы вместе с человеческой совестью оказываются на помойке, то поневоле приходишь к мысли, что воинский долг не более как условность. Но я продолжил воевать по приказу. Потому что ничего другого не умел. Потом меня… скажем так, убрали в угоду одному большому боссу. Я стал вольным стрелком или наемным убийцей. Все это меня устраивало, пока меня…. В общем, я оказался здесь, в Америке. И только здесь я начал понимать, что… устраивало меня все в прежней жизни потому, что я не знал ничего другого и если, честно говорить, знать не хотел. Ты не знаешь, как это иной раз страшно бывает увидеть себя со стороны. Что-то изменилось во мне, после чего я стал смотреть на жизнь и на людей немного по-другому. И этого вполне хватило, чтобы понять в жизни есть и другие интересные вещи. Как бизнес, например. Зачем я тебе это рассказываю…