выбор.
– Был ли? Он заморочил их. И как только морок спал…
– Ну да, все вдруг всё осознали и стали счастливы. Чарли, этот спор можно вести вечно, но дело не в том, кем он был. Дело в том, что сейчас его нет. Представь на мгновенье, что кто-то взял и убил твою жену. Ты ведь любишь ее? Конечно любишь, иначе не женился бы. Странная вещь любовь, правда? Она не слишком красива, если не сказать уродлива. Шумная. Невоспитанная. Наглая. И маменька от нее в ужасе. Но все это не имеет значения, правда? Ты все равно ее любишь.
Кубок стеклянный. Тяжелый и неудобный, Августа держала его двумя руками.
– И представь, что кто-то берет и убивает ее. Скажем, потому, что она мешает его планам. Каким-то там очень важным планам. А тебе предлагают понять. Понять, забыть и жить под одной крышей с этим человеком, делая вид, что ничего и не было. Что все хорошо. Ты сможешь?
– Нет, – тихо произнес Чарльз.
– Видишь! Почему же ты от меня требуешь, чтобы я смогла?
– Я не требую. Просто… Августа, здесь небезопасно!
Чуть склоненная голова.
А сквозь прозрачные, пусть и мутные стенки кубка проглядывает содержимое. Темное. Красное? Или черное? И что это? Травяной отвар?
– Твой ребенок…
– Сын. Это будет мальчик.
– Хорошо. Он скоро родится.
– В день, когда над миром взойдет звезда Дракона, – ответила она спокойно. – Я знаю.
– Но…
– Алистер предупреждал, что ты придешь. И что ты попытаешься меня увезти. – Она подняла кубок и сделала глоток. – Ты все так же стремишься спасать, Чарли… хотя никто тебя о спасении не просит.
– Значит, ты успела познакомиться с Сент-Ортоном.
– Он частый гость здесь. Он дружил с дедушкой.
– Ну да… и что еще он тебе рассказал?
– Правду. Что мой муж был из давно исчезнувшего племени повелителей драконов. И что мой сын унаследует его Дар. Что с его рождением сбудется древнее пророчество. И дракон вернется под небеса.
– Это похоже на бред.
Августа рассмеялась. И смех ее был звонким, как колокольчик.
– Похоже, но… – Она вернула кубок Никсе и накрыла руками живот. – Я уже сейчас слышу его. Он будет сильным. Очень сильным!
– Алистер – некромант, он приносит людей в жертвы. Он… что-то делает.
Чарльз вдруг понял, кого ему напоминает Никса. Тех слуг в старинных нарядах из ныне сожженного особняка.
– Да. – Августа повернулась к женщине. – Это его подарок. Чудесный, к слову. Ты бы знал, до чего сложно найти хорошую служанку, которая будет делать то, что ей говорят, не станет сплетничать и злословить. Да и вообще…
– Мы уезжаем.
– Ты, Чарли. – Августа погладила живот. – Ты уезжаешь. А я остаюсь.
– Августа!
– А если будешь упрямиться, если вдруг попытаешься забрать меня силой… Это глупо, поскольку я буду против, как и дядюшка и дорогие кузены. Но мы их звать не станем, верно? – Августа чуть привстала, и Никса спокойно подхватила ее, помогая удержаться на ногах. Живот сестры стал выглядеть еще более огромным. – Мы разберемся сами… правда? Вот так.
Она коснулась его шеи, и Чарльз задохнулся.
Он пытался дышать.
И не мог.
Легкие схлопнулись. Сердце остановилось. И голову раскололо болью.
– Больно, да? – Чарльз очнулся на полу. Взгляд его уперся в мягкие меховые туфельки, украшенные крупными жемчужинами. – Это даже интересно, познавательно… Знаешь, чужая боль, оказывается, несколько облегчает твою. Особенно если это боль человека, который виновен.
Дышать было тяжело. Огонь еще жил там, внутри.
Надо… перевернуться на бок. И встать. Хотя бы на четвереньки. Или на колени.
– Ты… – кое-как просипел Чарльз. – Не боишься, что… после рождения ребенка… станешь не нужна? И твой ребенок… зачем он ему?
– Чтобы сделать Алистера императором. – Августа сидела в своем кресле на колесах и пила. Тягучее красное зелье оставалось на губах ее.
Зелье ли?
Или…
– Я не против. Пусть становится. Сыну все одно сначала надо вырасти. – Она чуть прикрыла глаза. – А ты, Чарли… Не стоило тебе лезть в мою жизнь.
Наверное.
Подняться на ноги вышло не сразу. Августа наблюдала. Жадно. За каждым движением, за тем, как дрожат у него руки. Как ползут по шее капли пота. Как нить слюны вытекает из приоткрытого – а закрываться он никак не желал – рта.
– Кстати. – Она произнесла это почти равнодушно. – Алистер знает далеко не все.
– Что?..
– Ты обвинял моего мужа в том, что те женщины умирали, что они не могли выносить дитя. Так вот, он как раз ни при чем.
– Нет. – Чарли покачал головой.
– Просто мой сын должен не только появиться первым, он должен быть единственным, – спокойно ответила она. – Так что… Алистер, конечно, полон надежд, но кто знает, как оно получится.
Из гостиной Чарльз выходил на негнущихся ногах и уже в коридоре прислонился к стене, закрыл глаза, пытаясь понять, что же чувствует.
Ничего.
Пожалуй, ничего. Та женщина, в кресле, не имеет ничего общего с Августой. С его Августой – с той, что бежала навстречу в те редкие дни, когда получалось вернуться домой. Той, что смеялась громко и радостно. И плела венки из полевых цветов.
С той, что…
«Я тебя люблю, братик!»
Когда все случилось?
Когда он уехал? Учиться. Потом служба, когда оказалось, что там, за стенами дома, тоже есть жизнь. И Чарльз в нее окунулся с головой. И как-то стало вдруг не до сестры и не до матери.
Чувство вины было бескрайним, как океан.
А еще чувство беспомощности.
– Чарли? – Дядюшка осторожно тронул за руку. – На вот, выпей. Полегчает.
И фляжку протянул.
Чарльз взял. Глотнул и едва не задохнулся от горечи. Он-то надеялся на коньяк, в худшем случае – на самогон.
– Что это?
– Кое-какие травы. – Дядюшка глядел снизу вверх, заискивающе и виновато. – Идем, я провожу тебя.
Чарльз хотел было отмахнуться, но слабость не оставляла, а горечь выпитого отвара держалась во рту, к счастью, перешибая привкус желчи.
Хорошо, что не вырвало.
Дядюшка держался рядом. Тоже странно, такой большой дом. И в прошлый приезд сюда Чарльз запомнил, что слуг в этом доме множество.
И людей.
– А где все? – поинтересовался он, потому что молчать было невыносимо.
Дядюшка вздохнул и, глянув искоса и как-то исподлобья, спросил:
– Ты очень на меня сердишься?
Странный вопрос.
И ответ не лучше:
– Не знаю. Она…
– Изменилась?
– Да, пожалуй. А вас я раньше не знал.
Вздох.
– Вас Алистер попросил? Приехать. Написать…
– Они были дружны с отцом. Очень. И… я не смог ему отказать.
Взгляд в сторону, а пальцы дядюшкины дрожат, мелко так.
– Тем более он заверил, что Августа