которых и ютилось всё оставшееся население Бывалек.(РИ).)
Оставив Риту заниматься сбором трофеев, я вернулся к оставленному мной мотоциклу. Сам по себе он мне уже был не нужен. Я решил приватизировать мотоцикл с коляской, тем более, что теперь я буду не один. Рита решила идти со мной. Где партизаны она точно не знала, но зато её был известен один схрон. Такие несколько лет назад были тайно подготовлены для диверсионных групп и партизанских отрядов на случай войны. В схроны завозили оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты. А перед самой войной кто-то решил, что всё это не нужно и мероприятия свернули, оружие и всё прочее вывезли, а часть схронов просто уничтожили. Но не все. По словам Риты им перед заброской в немецкий тыл на карте показали местоположение нескольких таких на случай, если будет нужда отсидеться. От нас это место было километров 40 по прямой. По дороге все 70-80 получатся.
Когда я подъехал , несколько мужиков сняли тела повешенных односельчан и уже даже откуда-то привезли три гроба, в которые их и уложили. Рита стояла с мокрыми глазами, глядя на своих родственников. Если честно, то я по-началу несколько удивился её безразличному отношению к их гибели. Думал, она вообще не испытывает эмоций, но это оказалась лишь маска, чему я был даже рад.
— Товарищ майор, я провожу?— она кивнула на гробы,— Оружие и боеприпасы я собрала, с провизией обещали помочь.
— Конечно проводи. Всё должно быть по-людски. А я пока посмотрю, чем мы богаты.
— Товарищ командир, а с этим что делать?— один из мужиков показал на висевшего полицая,— Может тоже похоронить?
— Пусть висит,— я едва сдержался, чтобы не плюнуть.— Такой погани вообще не место в нашей земле.
Пока Рита занималась похоронами, я провёл ревизию собранного оружия. Так, пулемёт однозначно берём. Так же берём по автомату и по карабину, плюс пистолет у каждого. Остальное оружие и по десятку патронов на ствол надо отдать местным. Им же отдам оба затрофеенных у полицаев автомата ППШ. Только отсыплю себе немного патронов для ТТ. А деревенским всё в хозяйстве сгодится, в том числе и автоматы.
Тем временем вернулась Рита с красными глазами. Видно было, что только что плакала. Старательно отворачиваясь в сторону она быстро осмотрела убитых немцев и, что-то мысленно прикинув, начала сноровисто раздевать одного из них. Сняла сапоги и, прикинув их к своей ноге, отбросила в сторону. Большие. Подходящий размер, впрочем, нашёлся быстро и она скрылась в ближайшем сарае. Спустя несколько минут оттуда вышел бравый немецкий зольдат, одетый по всей форме с автоматом на груди. Я аж в первое мгновение чуть не выстрелил, настолько это было неожиданно. Рита, заметив это, рассмеялась.
— Я такая страшная, товарищ майор?
— Предупреждать надо,— буркнул я, перевешивая на мотоцикл с коляской пристяжные брезентовые сумки.
— Вам бы тоже переодеться. Я тут присмотрела форму. И не сильно запачкалась и размер ваш.
Через час мы наконец-то тронулись в путь. Рита с большим трудом втиснулась в коляску, благо была девушкой, можно сказать, миниатюрной. Загрузились мы капитально, и в коляске и в багажнике, а так же в пристяжных сумках были патроны, хлеб, крупы, солёное и копчёное сало. Сзади на запасное колесо я привязал две чудом уцелевшие канистры с бензином.
Кроме того Рита загрузила котелок, чайник, ложки, кружки, металлические тарелки. Сейчас то ладно, мы на колёсах. А вот как мы всё это попрём потом на себе, когда придётся бросить мотоцикл, это большой вопрос. Ну да до этого ещё дожить надо.
Уже отъезжая от деревни я увидел, что кое кто, послушавшись меня, уже тоже двинулись в сторону соседней деревни, обвешавшись поклажей. Более чем уверен, что многие останутся, понадеявшись на авось. Как бы их не было жаль, но я не могу гнать их из домов пинками. Они сами выбрали свою судьбу.
Глава 21. Партизан.
До схрона мы добирались почти трое суток. Я обнаглел настолько, что втискивался в колонны, обгонял, подрезал. В общем беспределил на дороге, пользуясь мигалками. В смысле заветной фельджандармской горжеткой. Было видно, что Рита, едущая в коляске за пулемётом, едва сдерживается, чтобы не полоснуть очередью на расплав ствола по ненавистным солдатам в мундирах цвета фельдграу. Мда, девушку в ней сейчас не узнал бы даже обладающий самым развитым воображением. Каска, надвинутая на самые глаза, пропылённая форма, лицо, так же покрытое толстым слоем пыли. Она ещё и чехол натянула по самую шею, скрывая от посторонних глаз, так скажем, некоторые, пусть и не сильно, но всё же заметные подробности анатомии.
Под вечер первого дня нашли удобный съезд с дороги и, дождавшись, когда не будет машин, свернули на него. Заночевали прямо под открытым небом в перелеске, наскоро перекусив хлебом и колбасой и запив это водой из ручья. К вечеру следующего дня наконец-то добрались до лесного массива, где должен был находиться схрон. Удалось улучить момент и сориентироваться по карте. Получалось, что дальше наш путь лежал через лес. К счастью удалось обнаружить едва заметную заросшую порослью, даже не дорогу, а широкую петляющую тропу. Отъехали по ней от дороги метров 30 и вернулись, чтобы поднять примятые траву и кустарник.
С большим трудом проехав ещё с километр, добрались до небольшого оврага, по дну которого протекал ручей. Здесь и решили заночевать и, заодно, приготовить себе горячую пищу, благо можно было развести костёр.
Как всё-таки мало человеку нужно, чтобы почувствовать себя счастливым. Вот, например, банальная горячая каша с салом, приготовленная на костре в лесу. И кажется, что вкуснее в мире ничего нет и быть не может. Все ресторанные изысканные деликатесы меркнут по сравнению с этой простой и сытной кашей, да с дымком. А горячий чай после неё? Кто, проголодавшись, не пробовал всего этого, тот не познал "дзен"*.
(* Слово "дзен" происходит от термина "дхьяна", который в йоге и буддизме означает в широком смысле совершеннуюмедитацию, а в более узком — сосредоточение ума на совершенном объекте.)
Однако в мире всё находится в равновесии или, во всяком случае, стремится к нему. Вот и у нас период наслаждения пищей и медитации над обжигающим чаем сменился проливным дождём. Мы устроились на заранее приготовленном лапнике под низким навесом, сделанным из немецкой плащ-палатки, тесно прижавшись друг к другу.
Не скажу, что выспался. Так, пролежал всю ночь в каком-то полузабытьи, слушая одним ухом мерный шум