— Ну что ж, будем надеяться, что Ришелье из-за этого не отменит своего ночного визита к сироткам.
Потянулось тягостное ожидание вечера. Сначала пытались поддержать друг друга пустой болтовней ни о чём. Потом плюнули на такую ерунду и разошлись по своим комнатам. Ко мне заглянула хозяйка.
— Можно?
— Да, да, конечно, — и графиня плотно притворила за собой дверь.
— Знаете, Сергей, — заметно поколебавшись, начала она, — меня так и не покидает тягостное чувство, что мы делаем что-то не то и не так…
— Можете не продолжать, Анна Петровна. Меня на уровне эмоций тоже не покидает это самое.
— Правда?
— Правда. Всё дело в противоречивости человеческой психики, эмоций в вопросе лишения кого-то жизни.
— Вот-вот, вы, пожалуй, очень точно сказали.
— Вся петрушка заключается в том, что мы смешиваем рациональное с эмоциональным и путаем этическое с логическим. Получается такая каша, в которой сами не можем разобраться. Сами посудите, нас приводят в восторг дуэльные подвиги д’Артаньяна, который крушит чужие жизни направо и налево. Скажете, литература? Нет, д’Артаньян как имя — литература, а дуэли — нет. Дуэли — жизнь. Дуэльная смерть — это чистой воды безмотивное, нерациональное убийство по прихоти. Смехотворный предлог мнимого оскорбления — разве мотив для наказания смертью? Нет, конечно. Тем не менее мы это видим сплошь и рядом и сами же прославляем как подвиг и освобождаем от наказания. Вопрос, на чьей из сторон мы стоим, совершенно не существенен.
— Но на дуэли обе стороны вооружены.
— И это тоже совершенно неважно. Здесь вопрос не вооруженности, а умения. Если вы против опытного бретера[19] выставите меня, то какой будет исход? Да один и тот же, со шпагой я или нет. Тогда почему оценки смерти тут разные? Убийство — не убийство. Наличие оружия — просто самооправдание для сильного против слабого. Если хотите, мы попросим Армана сунуть в руки Жозефа шпагу, прежде чем Арман проткнет того. Вам будет легче? Вряд ли.
— Я даже не знаю, что сказать…
— Уважаемая Анна Петровна, мы ввязались в интригу с рациональной основой и не сможем разрешить проблему на основе морали и эмоций. Если только попытаемся, то будем уничтожены сами и никого не спасем. Жозеф — преступник и с точки зрения морали, и с точки зрения эмоций, и с точки зрения рациональности. Но обезвредить его можно только рациональным путем. До морального не дошли еще даже в двадцатом веке. Так что не мучайте себя. Мне самому жутковато. Но я понимаю, что мы с вами на позициях самозащиты. Хотя со стороны может казаться, что мы готовимся к нападению. На самом деле это не так. Оружие, возможности, которые против нас, намного сильнее наших собственных. Поэтому мы вынуждены изощряться, чтобы не пропасть.
— Я подумаю, Сережа. Наверное, вы в чем-то правы, — и она ушла.
Выезжаем вчетвером из замка в какой-то карете без гербов, как только солнце коснулось горизонта. Слуги, участвующие в спектакле, отправились раньше. До ночи далеко, и можно было бы выступить попозже, если бы городские ворота не закрывались рано.
Улица Капуцинок. Симпатичная и даже, можно сказать, уютная. Глухие деревянные ворота небольшого монастыря капуцинок с калиткой и окошечком. В нём и находится сиротский приют. Звон колоколов к вечерней молитве. Выбираемся из кареты, и та уезжает куда-то дальше. Почти полная луна начала свой путь по небу. Через несколько шагов на другой стороне улицы нас впускают в небольшой двухэтажный, каменный дом. Слуги уже здесь и готовятся к выходу на сцену. По большой комнате первого этажа разбросаны доспехи, оружие, факелы стражников. На втором этаже в такой же комнате — стол с приготовленным выпить-закусить. Горит несколько свечей. Окна распахнуты. Ворота монастыря в неверном свете луны — как на ладони. Садимся и закусываем.
Около полуночи Гийом спускается вниз и со своей бряцающей железом командой скрывается поблизости в каких-то темных проулках. Засада готова. Где-то около часа послышался нарастающий стук колес и лошадиных копыт. Мы насторожились, начали греметь посудой и громко переговариваться пьяными голосами так, чтобы было слышно на улице.
Карета проехала мимо. Не то? Нет, то! Остановилась метрах в двадцати дальше по улице. Правильно — зачем даже ночью афишировать объект визита? От кареты отделилась неясная фигура и пошла назад. Остановилась у ворот монастыря. Мы несколько умерили свои голоса. Тихий стук в ворота напротив. Через несколько мгновений стук повторяется громче. Мы слышим скрип открываемого окошечка ворот. Переговаривающиеся голоса. Слов, интонаций не различить. Окошко захлопывается. Мгновение тишины — и снова требовательный стук. В ответ благолепие ночи разрывается громким и пронзительным звоном колокольчика и криками: "На помощь, на помощь!"
Арман высовывается в окно и зычным голосом кричит:
— Эй, приятель, что ты там вытворяешь!?
Мы мигом скатываемся по лестнице, вылетаем на улицу и оказываемся между фигурой в плаще и каретой. Мимо нас фигуре не проскользнуть. Фигура пытается это сделать, но Арман преграждает ей путь.
— Нет, друг, — с бесцеремонностью и настойчивостью пьяного ведет себя Арман, — ты отсюда не уйдешь, пока не скажешь, что ты тут делаешь.
А мнимая стража с топотом и поднятыми над головой факелами уже почти подбежала. Кучер кареты поспешил на помощь хозяину и пытается обойти нас, но Пьер в момент оттирает его в сторону и прижимает к стене. Караульный начальник еще издали кричит:
— Именем короля! Всем стоять на месте!
Фигура на месте стоять не хочет и пытается протолкнуться через нас. Арман хватает ее за плащ и притягивает к себе.
— Эге, да он в маске!
Действительно, визитер в маске, скрывающей все лицо до низа подбородка.
— Кто в маске? Что тут происходит? — выкрикивает подбежавший фальшивый караульный начальник, а его подчиненные окружают нас.
— Вот этот в маске, — и Арман встряхивает фигуру, — ломится в монастырь.
— Чёрт! — с изумлением ругаюсь я. — Арман, Пьер, немедленно обоих в дом!
— Что случилось?
— Потом, быстро их в дом!
Хоть и недоумевая, Арман и Пьер мгновенно подчинились.
— Гийом, тоже очень быстро отгоните карету чуть дальше вперед и предупредите привратника, что будет еще один визитер. Пусть всё делает точно так же. И мигом в засаду! Повторяем всё с самого начала. Следующий визитер может быть уже на подходе.
Гийом что-то сказал одному из своих, и тот устремился к карете, а сам подбежал к воротам монастыря. На условный стук окошко открылось, и Гийом сказал в него несколько слов. Буквально за полминуты улица опустела. Я рванул к дому. Оба пленника стоят, прижавшись к стене, под суровым взглядом Пьера, поигрывающего длинным кинжалом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});