При этих словах Грач, до сих пор слушавший излияния подполковника индифферентно, вдруг встрепенулся и поставил на стол рюмку, которую задумчиво крутил в пальцах.
— Тараканы, говорите? — переспросил он. — Тараканы… Ну-ну.
Леонтий Павлович хотел было продолжить свою мысль, но Грач его перебил:
— Вот вы давеча сказали, — начал он, — что не можете самочинно устраивать обыск средь пассажиров экспресса. Так?
— Так, — подтвердил Леонтий Павлович.
— А если будет такое разрешение? С самых верхов?
— Тогда иное дело. Да только напрасно вы беспокоитесь. Бесполезно.
— Это почему?
— Потому что курьер — по вашему утверждению, дама — не на себе же груз повезет. И в ридикюль прятать не станет. Курьеры — народ опытный, тертый. Будьте уверены, огонь и воду прошли. Эдакую штучку можно поймать, если только она сама каким-то путем обмишулится. Но такое случается редко. А опий они обыкновенно прячут в самом пульмане, в тайнике. Надежно прячут. Обратно достают уж в самом конце пути, перед тем, как сходить. А когда выйдут — ищи ветра в поле. На перроне сразу с толпой смешаются. Тут все продумано, выверено, как на провизорских весах.
Грач согласно покивал.
— И очень хорошо, что опий не на себе возят, — сказал он. — Удачно. Я ведь тоже не кудесник. Разрешеньице-то насчет осмотра вагонов раздобыть сумею, а вот касательно личного обыска… тут вряд ли. Но ничего, у меня как раз по этому поводу некий планчик нарисовался. Однако прежде вы мне вот что скажите: как по-вашему, каким классом станет путешествовать интересующая нас особа?
— Непременно первым, — ответил Леонтий Павлович. — Это уж будьте уверены. Да и как иначе? Путешествие неблизкое, из Петербурга дней восемь, а то и все десять получится. И, кстати, небезопасное путешествие, да еще с таким грузом. Опять же постоянное напряжение. Без комфортабельного уединения есть шансы заработать нервическое расстройство. Что при занятиях подобного рода недопустимо. Да и посторонние глаза в таком деле совсем ни к чему. Так что — первый класс, не сомневайтесь.
— И что же, одна, без спутника?
— А вот тут сложно сказать. Бывает, что в одиночестве, а порой так с провожатым.
— Он, конечно, в доле, — утвердительно сказал Грач.
— Вовсе нет. Сей господин может служить только удобной ширмой. А сам оставаться в счастливом неведении относительно истинной цели путешествия. Знаете, дамы такого рода занятий, как правило, недурны собой. Потому гипотетический спутник курьерши будет счастлив сопровождать свою пассию. И лишних вопросов задавать не станет.
— Резонно… — проговорил Грач. — А что, если запустить жандармских агентов по маршруту? Пускай под видом железнодорожных служащих поглядят на пассажиров первого класса. Глядишь, и обнаружится подходящая парочка.
— Это вряд ли что даст, — ответил Леонтий Павлович. — У нас ведь пока одни умозрительные рассуждения. А на месте сориентироваться куда как сложнее. Впрочем, допускаю, обнаружатся подозрительные пассажиры. И что далее? Прикажете стенки вагона ломать?
— Ни в коем случае, — ответил Грач. — На то у меня есть иные соображения. Скажите, а когда прибывает ближайший экспресс?
Подполковник раскрыл кожаную с тиснением папку на столе, глянул в желтоватый листок с типографской таблицей.
— Послезавтра утром, в четверть десятого.
— А где на дистанции имеются жандармские посты?
— Хайлар, — начал перечислять подполковник. — Бухэду, Цицикар… А вам для чего?
— Для экспресса теперь который ближайший?
Леонтий Павлович снова заглянул в расписание.
— По всему, Хайлар еще не проследовали.
— Я попрошу вас немедленно туда телеграфировать. Все-таки пусть переодетые агенты пройдутся по первому классу, присмотреться к пассажирам.
Подполковник слегка скривился.
— Хорошо. Что дальше?
— Дальше… Какой следующий пост, после Хайлара?
— Бухэду. Экспресс будет там через пятнадцать часов.
— Время есть. Срочно телеграфируйте и передайте инструкцию.
— Да какую еще инструкцию? Говорите же толком!
Грач достал из внутреннего кармана блокнотик, набросал несколько строк, пододвинул блокнот к подполковнику. Тот прочитал — и брови у него изогнулись дугой, а нижняя губа оттопырилась.
— Вы серьезно?
— Совершенно, — заверил его Грач. — Сработает, будьте уверены. Если только ваши люди не подкачают.
* * *
Когда скорый поезд номер сто семнадцать миновал Маньдухе, дверь межвагонного перехода отворилась, и на площадку пульмана первого класса вошли двое. В железнодорожной одежде, в черных фуражках с лаковыми козырьками. Только у младшего под распахнутым пальто виднелась зеленая форменная тужурка, на которой посверкивали серебром инженерские петлицы, а у второго, постарше, с седыми усами, пальто было застегнуто на все пуговицы. Ни петлиц, ни кокарды. И по этому признаку (а более того — по рукам с траурными ободками от машинного масла вкруг ногтей) можно было верно предположить, что седоусый, скорее всего, лишь техник. В руках у него был небольшой чемоданчик, обитый клеенкой.
Транссибирский экспресс включал в себя два пульмановских вагона (номера седьмой и восьмой) первого класса. Впрочем, был и еще один (номер девятый), но он делался уже в годы войны и не обладал той неназойливой роскошью, что довоенные. Понимающие люди предпочитали в нем не путешествовать.
Путейские, войдя на площадку, остановились, словно кого поджидали.
Так и вышло: скоро следом втиснулся еще один железнодорожник, в черном мундирчике с двумя рядами золотистых блестящих пуговиц. На левой стороне — бляха, где значилось: «Начальник поезда». А в руке он держал дорожный кожаный баул, плотно обернутый сверху коричневой бумагой и перетянутый толстой бечевой, на которой висела сургучная пломба. Начальник поезда держал баул прямо перед собой, несколько отставляя на вытянутой руке, словно желая держаться от баула подальше.
Он продвинулся вперед и нырнул в купе кондуктора. Побыл там с минуту, потом выглянул (уже без баула) и сказал:
— Милости прошу, господа.
Посторонился, утирая потную макушку.
Путейские вошли, и дверь служебного купе затворилась. Но ненадолго: не прошло и пяти минут, как она вновь откатилась в сторону, и в коридор выступила маленькая процессия. Впереди шел кондуктор, за ним — инженер. Замыкающим был техник. Начальник же поезда с места не тронулся. Остался стоять, беспокойным взглядом провожая путейских.
У первого купе кондуктор остановился, постучал в дверь согнутым пальцем. Когда отворили, поклонился, потом сказал: