— Да уж… Видишь, как ловко: все на жратве построено и других товарах первой необходимости. На их распределении в соответствии с твоим местом в иерархии. То, как ты питаешься, и — очень важно! — сколько часов своей жизни ты проводишь в очередях, напрямую зависит от твоего рабочего места. От общественного признания твоего труда — так они это называют. Говорят, они это научно вычисляют: сколько кому в очередях торчать ради какого количества калорий. Потеряешь свое место — и все — и ты, и твоя семья будут влачить полуголодное существование, и большую часть дня будешь стоять за тем немногим, что положено тебе по бесполосному талону. Да и эти крохи будешь получать только в обмен на Сертификат.
— Да, я давно хотела спросить… слышу — Сертификат, Сертификат… А что это такое, никто толком объяснить не может…
— Это документ, свидетельствующий о лояльности власти. Официально называется: Сертификат социальной зрелости. Если его у тебя нет, то ты и семья твоя должны стать пациентами Реабилитационных центров — такие своего рода каторжные, работные дома. Где тебе дают похлебку и ночлег, но ничего больше. А по выходным проходишь сеансы у психиартов, которые постепенно обучают тебя патриотизму и социальной ответственности — то есть конформизму и любви к власти.
— Но есть же необучаемые?
— Попадаются время от времени… Их ссылают на поселения в тайгу. Что там с ними происходит, один бог знает, потому что оттуда никто не возвращается.
— Но почему же нам… почему же тебе позволили — и власть критиковать, и с иностранцами общаться… За границу выпускали!
— Ну, уж давно не выпускают.
— Но никаких сертификатов от тебя и от меня никогда не требовали, в Сибирь не ссылали…
— Показухой занимались. Что вот, дескать, смотрите, у нас даже отщепенцы такие есть. И мы их не сажаем и не гнобим. Спорим — но уважительно. И потом, учти — я на «скользкий путь» вступил, уже президентом Академии наук будучи… Но теперь все, кранты, другая пришла пора, ни заграница никого не волнует, ни мы заграницу… А главное — наука больше не нужна, и Академия тоже… Из нее знаешь что хотят сделать? Посмешище! Нет, ты только вообрази: Постоянное Собрание по подготовке празднования в 84-м году тридцатой годовщины сама знаешь чего! Великой Стабилизации 54-го! Значит, они там будут сидеть и с важным видом рассуждать, как лучше, как всенароднее отпраздновать нечто, чего через пять лет, может, уже и не будет даже… вообще не будет!
— Тише, тише, отец, ты что… вон люди уже оборачиваются…
— Не будет, не будет здесь ничего через пять лет!
— Не кричи, отец… а то я уже жалею, что так много тебе налила…
— А-а…
И он махнул рукой. Безнадега, дескать, какая уже разница?
Фазер быстро пошел вперед. Как будто уже и меня видеть не хотел. Но потом вдруг остановился резко, обернулся, подозвал жестом. Огляделся по сторонам, будто собираясь сказать что-то уж совсем страшное, крамольное — шепотом. Что же это может быть такое, после того, что я только что слышала, подумала я. Мне очень даже любопытно стало. Я подошла, подставила ухо. Он сказал драматическим шепотом:
— Даже птицам необходимо иногда кишечник прочищать!
И засмеялся. И домой пошел. И так мы с ним и шли оба — он впереди, а я за ним. И оба хихикали тихонечко.
…Но все это было несколько дней назад. А теперь, после этих разговоров и после того, что случилось со мной и с Сашей, он у себя дома начальника гэбэшного принимает! Просто невероятно.
— Как ты можешь! — возобновила я атаку. — Да еще требуешь, чтобы твоя дочь его развлекала! Что такое с тобой случилось? Как это ты вдруг переменился? Не стыдно тебе?
Бедный Фазер! Я бросала все эти жесткие упреки, против которых ему толком нечего было возразить.
Вот разве что трамвайный принцип применить. Сам дурак. Сама дура.
— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! Кто собирался за сотрудника госбезопасности замуж и так далее? А он вдобавок еще оказался и…
Видно, на моем лице стала собираться такая туча, что Фазер стушевался. Сказал:
— Ладно, извини. Чуть не сказал несправедливых слов. Но, право же, разве тебе меня судить? Ты же теперь на собственном опыте убедилась, что среди чекистов тоже разные люди встречаются. И странно, если было бы иначе. Ну и скажу тебе прямо, кроме как на знакомство с Сусликовым мне… нам с тобой, не на что больше уповать. Но это не чисто шкурный вопрос. Помнишь, что я тебе говорил два дня назад? Так вот, если мне с помощью Сусликова институт удастся спасти, зернышко фундаментальной науки сохранить… Да ради этого на любые компромиссы пойти можно! Разве не так?
— Не знаю, не уверена…
— Не уверена она! А я зато уверен! Все это — преходящее: правители, режимы, подданные, интриги… ГэБэ. МэБэ, стабильность, западники, славянофилы… Даже права человека и те бледнеют в сравнении с этим… Ради спасения науки — да хоть с чертом, хоть с самим Люцифером!
Разошелся мой Фазер. Кричит, весь красный стал. Руками размахивает. На слове «Люцифер» замолчал торжественно. Стоял, будто к чему-то прислушиваясь. Ждал, наверно, что гром грянет. В подтверждение его страшной сделки с нечистой силой. Но не было никакого грома. Только вода в кране на кухне капала. Надо опять сантехника вызвать и взятку дать ему побольше, чтобы некачественных прокладок больше не ставил…
И опять мне стало Фазера жаль.
— Ну и где ты взял этого Сусликова? С какой такой радости он вдруг у нас дома оказался? — спросила я.
— Я его давно знаю, он когда-то был у меня вице-президентом в Академии. Ну, ученый он был относительный, хотя докторскую на самом деле защитил. Но в принципе представлял органы. С ним было относительно легко. Не то, что с тем товарищем, который его сменил. Сусликов тоже меня ругал часто, угрожал, уговаривал «прекратить безобразия»… Но как-то так понятно было, что он по приказу ругается, а не по велению души… И, мне кажется, он меня перед начальством даже защищал. Мне говорил вроде в шутку: любой уважающей себя стране нужен респектабельный диссидент. И еще одну его прибаутку я запомнил на всю жизнь: диссидентов на переправе не меняют… Потом Сусликов ушел куда-то в глубины. Исчез из поля зрения. А вместо него нам прислали этого интригана Береженого. Ох, и страшный же тип… Ну, ты знаешь, чем это для меня кончилось. И вот теперь Сусликов опять объявился. Да в каких чинах! Он же теперь царь и бог!
Хотела я в этом месте прервать его и сказать: эх, ты, папаша! До каких лет дожил, а все еще остаешься наивным мальчиком! Ежу понятно, что играли с тобой, как кошка с мышкой. Использовали, пока нужен был, а теперь собрались выбросить за ненадобностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});