Читать интересную книгу Путеводитель по классике. Продленка для взрослых - Александр Николаевич Архангельский

она обдает их «неизъяснимым ароматом», которым веет часто от письма хорошенькой женщины.

А хоть какая-то запоминающаяся деталь ее внешности дана рассказчиком-героем в разговоре с Грушницким: Мери «прехорошенькая», у нее «бархатные глаза». Что это, как не штампы? Недаром Печорин с полуиздевкой предлагает Грушницкому: «я тебе советую присвоить это выражение». На что Грушницкий оскорблённо замечает, что подобным образом можно отозваться и о породистой английской лошади; Печорин с этим не спорит. Тем более, что мы уже знаем – имя Мери звучит «на английский манер». Так она должна восприниматься поначалу: как одушевленная вещица, как милая фигура без лица, как «типичная представительница» светского «водяного общества», лишенная индивидуальности.

Противопоставленная живой, глубокой, страдающей Вере, Мери кажется Печорину пустой светской дамочкой; так, благодаря его повествованию, думает о Мери и читатель – вплоть до сцены танцев, когда княжну приглашает пьяный господин во фраке и она теряется перед натиском наглости, вызывая острое сочувствие. Вдруг мы начинаем замечать, что Мери противостоит не только Печорин, но и «водяное общество» в целом, и лично – некая толстая дама, ухажер которой, драгунский капитан, берется исполнить ее пожелание: «Уж ее [Мери] надо проучить». Значит, вопреки всему, княжна не совпадает с маской светской дамы; в ней есть нечто живое и настоящее.

При этом маска – тоже, несомненно, есть. Она сердита на лорнет Печорина, но сама смотрит через «стеклышко» на толстую даму. Комедия, которую ломает Грушницкий, изображая разжалованного офицера, его декоративная солдатская шинель производят на нее впечатление, поскольку отличить естественность от театральности она не в состоянии. Но главное заключено в другом. Печорин ошибается, решив, что «светскость» в Мери победила окончательно; он собирается преподать ей важный жизненный «урок», а на самом деле просто повторяет жест драгунского капитана, который собирался «проучить» Мери. Недаром жестокие слова героя нашего времени «я смеялся над вами» повторяют реплику ничтожной дамы и ее ухажера: Мери «надо проучить». «Шутка» Печорина оборачивается истинной любовной драмой, и героиня раскрывается как искренняя, страдающая, любящая женщина. А в финальной сцене скачек образ гордой наездницы и впрямь сливается с образом лошади, но это не снижает, а, напротив, возвышает Мери.

Мери проходит путь от безликого персонажа, играющего важную, но все-таки второстепенную роль в любовном треугольнике Печорин – Мери – Грушницкий, до настоящей героини, «бедной Мери». Любить умеют не только «дикарки», как Бэла или русалка-Ундина; любить умеют и великосветские княжны. Эта мысль для литературы 1840-х была такой же нетривиальной, как в карамзинскую эпоху – мысль о том, что любить умеют и крестьянки.

Печорин Григорий Александрович – главный герой и один из ключевых рассказчиков в романе. В действие он вводится не сразу и не прямо.

Сначала о Печорине рассказывает простосердечный и недалекий Максим Максимыч (повесть «Бэла»), События произошли пять лет назад, когда Печорину было «лет 25». Тогда он был «такой беленький, такой тоненький, на нем мундир был такой новенький». Мы узнаем из этого рассказа, что тогда Печорин обладал невероятной смелостью – и склонностью к внезапным перепадам настроения. Но что за человек Григорий Александрович, понять невозможно. А доверяться «исповеди Печорина» в пересказе Максим Максимыча нельзя; к теме скуки от утраты смысла жизни здесь подмешаны моралистические штампы: «В первой моей молодости, с той минуты, когда я вышел из опеки родных, я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет…влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто…Тогда мне стало скучно». Это все типичная «чужая речь», невозможная в устах серьезного, много видевшего, много страдавшего, много читавшего и думавшего героя: «пустился в большой свет», «светские красавицы»…

Более того, голос Печорина доносится до нас в двойном искажении: сначала сам Печорин говорите Максим Максимычем, затем Максим Максимыч, как умеет, пересказывает слова Героя Нашего Времени «странствующему современнику», а уже он записывает версию Максим Максимыча до нас.

Затем Печорин приближается к читателю. Он появляется во Владикавказе, где находятся Максим Максимыч и умный «странствующий рассказчик»; теперь рассказчик может описать его безо всяких посредников. В этой сцене Герою Нашего Времени можно дать и 23 года, и 30 лет. Он прибывает в щегольской коляске, имеющей какой-то «заграничный отпечаток». И описан гораздо подробнее: «среднего роста», у него «стройный, тонкий стан… и широкие плечи», что доказывает «крепкое сложение…, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными». Рассказчик, «странствующий рассказчик», обращает внимание на «ослепительно чистое белье», изобличающее «привычки порядочного человека». Дальше следует деталь, вошедшая в десятки тысяч школьных сочинений (почти как красные руки Базарова): у Печорина маленькая аристократическая рука и рассказчика удивляет худоба его бледных пальцев. Походка «небрежна и ленива». Когда он опускается на скамью, то прямой стан его сгибается, «как будто у него в спине не было ни одной косточки»; он сидит, как «бальзакова тридцатилетняя кокетка на своих пуховых креслах после утомительного бала».

Портрет блестящий, подробный и точный, это вам не «такой беленький, такой тоненький», а мундир у него такой чистенький… Но и эти метко схваченные внешние черты героя не объясняют нам его характер. Почему он разочарован? Почему он движется навстречу смерти? Упоминание о том, что в его улыбке «было что-то детское», кожа «имела какую-то женскую нежность», нос вздернут, зубы ослепительно белые, волосы белокурые и вьющиеся, а усы и брови черные – тоже не содержит ключа от печоринской личности. Только две детали намекают на какие-то черты характера. Во-первых, герой не размахивает руками, в чем рассказчик различает «верный признак некоторой скрытности». Во-вторых, глаза его «не смеялись, когда он смеялся», а это говорит уже о многом.

Но о чем именно – мы узнать не успеваем; едва познакомившись с «героем нашего времени», мы сразу же с ним расстаемся. Потом читаем предисловие «странствующего рассказчика» к дневнику Печорина, оставленному тем Максим Максимычу и передаренному за ненадобностью рассказчику. Узнаём о смерти героя в Персии. И лишь после этого встречаемся с «душой» героя, с его автопортретом: приходит пора открыть «Журнал Печорина», его дневник. Причем Печорин (которого уже нет на этом свете) снова предстает перед нами двадцатипятилетним: действие «Княжны Мери» непосредственно предшествует отправке Печорина в крепость, где он познакомится с Максим Максимычем и полюбит Бэлу. Только что мы видели Печорина остановившимся в развитии, душевно омертвевшим, побежденным и окончательно нацеленным на смерть. А теперь он снова полон сил, несмотря на склонность к безраздельной скуке.

Скачкообразная композиция, перескоки времен, смена рассказчиков принципиально важны для лермонтовского замысла. Потому что нас, читателей, ведут от внешнего к внутреннему, от событий –