Помня совет Арии о том, что надо сразу же показать себя, Дима развернулся к решетке, и заорал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Вы все равно не упрячете меня тут надолго, фараоны! Я зубами прогрызу себе путь на волю, а потом станцую на ваших костях. Слышали? Я не сдамся, чтобы вы со мной не делали!
— Эй, заткнись, — угрюмо посоветовали сзади. — Что-то ты сильно шумный для новичка.
Второкурсник оглянулся. Двое обитателей камеры спрыгнули с нар, и теперь приближались, внимательно его разглядывая. Первым был мускулистый, темнокожий парень, громадные бицепсы были щедро украшены разномастными татуировками, а нашлепки на костяшках пальцев выдавали в нем опытного борца. Но Диму больше заинтересовал второй — уже пожилой человек, чьи черные волосы окаймляли розовую лысину, а щеки и подбородок украшал серебристый пушок.
— Кто такой? — поинтересовался темнокожий, осматривая студента с ног до головы, и цокая языком. — За что взяли?
— Я окружному прокурору ничего не сказал, а тебе и подавно, — окрысился Дима. Потом немного подумал, и добавил, глядя на второго: Фарту, масти…
— Каждому клоуну в лицо по томатной пасте, — мрачно сформулировал Старый Морган. По какой-то причине он явно находился не в самом лучшем расположении духа. — Как зовут?
— Сталкер.
— Ладно, Сталкер, не шуми, скоро отбой дадут. Ложись, отдыхай, завтра пообщаемся.
Дима скинул куртку, и полез на верхние, свободные нары, в то время, как сокамерники расположились напротив, на соседних.
Между тем Гвеллину повезло чуть меньше. Когда его подвели к камере, оттуда на него глянули такие злые, облизывающиеся рожи с красными глазами, что гном сразу отшатнулся, и категорически заявил сопровождающему:
— Я туда не сяду. Можно мне другую, с видом на море?
— Можно, — надзиратель охотно поддержал шутку ударом резиновой палкой по хребту, и без лишних слов втолкнул заключенного внутрь. — Сейчас по голове выпишу, все увидишь: и море, и пляж, и горы с вулканами.
В камере находились трое зеков не первой свежести. По ним сразу было видно, что чалили они тут свой не первый срок, и даже не второй, и что колония уже давно стала для них родным домом. Когда Гвеллин встал у двери, размышляя, какое место занять, они тут же начали надвигаться на него, окружая со всех сторон. А потом один достал откуда-то заточку, второй провел пальцем по горлу, а третий потянулся к его сумке…
Услышав из камеры тяжелые удары и шум падающих тел, надзиратель вернулся назад. Трое хозяев клетки лежали на полу без сознания, а гном стоял над ними, потирая кулаки.
— Споткнулись, — объяснил он. — Дебилы неуклюжие.
Вертухай гоготнул, и пошел по своим делам.
************
Старый, покосившийся дом в местной деревушке встретил их подозрительной тишиной. Пока Ваня и Валера озирались, успокаивая себя, что красные пятна на полу — это просто разлитый соус, а жуткие следы на стене оставил ребенок с гвоздем, Ария загнала машину в крошечный гараж рядом, и ткнула пальцем в диван и кресло, расположенные в гостиной напротив черно-белого телевизора.
— А вот и ваши места. Завтра я уеду рано, так что можете меня не провожать, а отсыпаться.
— В смысле "уедешь"? — удивился Ваня. — Разве ты не останешься здесь, чтобы контролировать, чтобы наших друзей там, в тюрьме, не прибили?
— Нет, это ваша задача. А у меня свои дела в городе, я не могу их взять и бросить.
— Тогда ты нас бросишь? — не поверил Валера. — В этом чулане, посреди незнакомой местности, без денег? Да мы же тут сами копыта двинем, либо от голода, либо от скуки! Либо от жары.
— С твоих слов звучит еще интереснее, чем я себе это представляла, — сирена открыла дверь в единственную спальню. — Вздумаете подглядывать за мной — глаза пальцами выдавлю. Сладких снов, мальчики.
На несколько минут наступили тишина. Валера кипел от такой несправедливости, Ваня будто впал в мечтательный транс, рассматривая дверь в спальню с таким видом, будто надеялся пронзить ее взглядом насквозь. Потом, вдруг решившись, на цыпочках подошел, и приложил к двери ухо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты чего?
— Она кому-то звонит, — блондинчик поманил брательника поближе. — Надо бы послушать, вдруг что-то интересное.
Дверь распахнулась, чувствительно приложил обоих по носам. Близнецы сели на пол, испуганно глядя на возвышающуюся над ними Арию.
— Мы ничего такого…
— Мы просто осматривались…
— Вот, — на пол приземлились две пары затычки для ушей. — Тут трактора часто ездят, поэтому наденьте, а то не уснете. И, для справки, звонок по поводу маникюра — это глубоко личное. Отдыхайте.
Однояйцовые недовольно взяли предложенные затычки, и поплелись к своим спальным местам.
— Крутая тетка.
— Да уж.
— Но красивая.
— Вообще зачет.
* Майкл Кирк Дуглас — американский актер и продюсер.
** Джеймс Хедли Чейз — британский писатель, автор детективных романов.
30
Утро выдалось жестким. В половине седьмого коридоры громко загудели, стены завибрировали, решетки дверей с оглушительным лязганьем поехали в стороны. Тюремщики быстро разбегались по этажам, зычно крича:
— Хватит дрыхнуть, подъем! Берем туалетные принадлежности, выходим из камер, и встаем цепочкой. За первое нарушение дисциплины пинок под зад, за второе — удар в зубы. Не спим, ребята, пошевеливаемся!
Дима открыл глаза, молодцевато соскочил с койки, и чуть не сломал себе ногу, забыв, что он на верхнем ярусе. Между тем Старый Морган и второй, темнокожий, тоже начали не спеша собираться. Дождавшись, пока до них дойдет очередь и дверь их камеры откроется, все трое вышли наружу, присоединившись к длинной очереди людей, двигающихся по направлению к душевой.
Душевой здесь называли огромное, чуть ли не в половину тюрьмы, помещение, разделенное перегородками. Следуя примеру остальных, Дима разделся, оставив тюремную робу под присмотром одного из надзирателей, обернул вокруг бедер полотенце, и занял место между несколькими заключенными за одной из перегородок. Сверху лилась не очень горячая, а скорее еле теплая вода. Пока студент намыливался, рядом появился Гвеллин в таком же наряде.
— Здорово, — привычно буркнул он, словно они находились в родной общаге, а не в исправительной колонии.
— Привет. Тебя там вчера не зашибли?
— Не, все норм. Ну, что, встретился со Старым Морганом?
— Да, только поговорить нам особо не дали. Сейчас нас поведут завтракать, попробую развести его на беседу. Ты тут тоже смотри, не зевай.
— Было бы проще, если бы вместе сидели.
— Ария сказала, что если бы нас вдвоем пихнули в одну камеру, это выглядело бы подозрительно. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.
Занятые разговором, они не заметили, как в дверях душевой появился массивный, заросший волосами двухметровый громила. Большая часть заключенных, завидев его, тут же начала торопливо хватить полотенца и разбегаться, а он обстоятельно огляделся, и направился прямо к студентам. Подойдя ближе, здоровяк окинул Диму оценивающим взглядом, скривился, посмотрел на Гвеллина, расплылся в гаденькой улыбке, и разжал руку. Кусок мыла упал на пол.
— Слышь, милашка, я тут мыло уронил, — прорычал он, нависая над гномом. — Подними.
— Да не вопрос, — Гвеллин скинул полотенце, и нагнулся. Послышался стальной лязг. Громила выпучил глаза, Дима прижал ладонь ко рту, и оба замерли, разглядывая сверкающую кольчугу, что была обернута вокруг пояса гнома и спускалась вниз, до колен.
— Это что? — выдавил из себя второкурсник.
— Я же говорил — у нас тюрьмы похуже ваших, — Гвеллин сунул мыло хозяину, и поднял полотенце. — Пошли хавать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Столовая не уступала душевой по размерам. Пока наверху в защищенных стальной сеткой коридорах стояли надзиратели, заключенные брали подносы, выстраивались к окошку выдачи пищи, получали еду, и рассаживались за длинными, деревянными столами с жесткими, неудобными скамейками. Большинство узников оживленно переговаривались, украдкой косясь на тюремщиков, обменивались вещами, или делились едой. Заняв свое место в очереди, Дима с отвращением посмотрел на недоваренную твердую кашу и кусок мяса, срезанный, наверное, с самой крошечной карликовой коровы, которая только нашлась в мире. Даже горбушка черствого хлеба смотрелась не очень надежно, а уж про поносного цвета бурду, которая совсем не была похоже на чай или кофе, уже и говорить нечего.