мусорную корзину.
— Откуда ты знаешь? Ты никогда не пробовала.
— Патрик, — сказала она, сваливая в корзину очередную порцию стекла, — я не виновата, что ты до утра пил со своими дружками.
Надо же, моими дружками.
— Откуда ты знаешь, что я с кем-то пил?
Она выбросила последнюю кучку стекла и выпрямилась.
— Потому что твоя кожа имеет характерный зеленый оттенок, и еще потому, что на моем автоответчике утром раздавался невнятный пьяный лепет.
— А-а… — Я едва вспомнил телефон-автомат и короткие гудки. — И что было в том послании?
Она взяла свою чашку кофе со стола и прислонилась к стиральной машине.
— Что-то вроде: «Где ты, сейчас три часа ночи, случилось что-то страшное, надо поговорить». Остальное не поняла, потому что, мне кажется, ты перешел на суахили.
Я спрятал совок, метлу и корзину для мусора в кладовку и налил себе чашку кофе.
— Итак, — сказал я, — где же ты была в три часа ночи?
— Ты мне что, отец? — Она нахмурила брови и ущипнула меня за талию выше простыни. — А сам вон жирок нарастил.
Я достал сливки.
— Ничего подобного.
— А знаешь, почему? Потому что ты до сих пор пьешь пиво, как студент.
Я пристально посмотрел на нее и добавил в кофе сливок.
— Ты собираешься отвечать на мой первый вопрос?
— Насчет того, где я была прошлой ночью?
— Да.
Она отхлебнула кофе и взглянула на меня поверх чашки.
— И не подумаю. Я проснулась сегодня с теплым, однако смутным ощущением и широкой улыбкой на лице. Очень широкой.
— Такой же, что я вижу в данный момент?
— Шире.
— Гм-м-м… — сказал я.
Энджи уселась на стиральную машину.
— Итак, ты звонишь мне на бровях в три часа ночи, чтобы проконтролировать мою сексуальную жизнь. В чем дело? — Она зажгла сигарету.
— Помнишь Кару Райдер? — спросил я.
— Да.
— Ее убили прошлой ночью.
— Нет. — Глаза ее расширились.
— Да. — Из-за дополнительной порции сливок мой кофе напоминал детское питание. — Распята на Митинг Хаус Хилл. — На мгновение она закрыла глаза, затем открыла. Она посмотрела на свою сигарету так, словно та могла ей что-то объяснить.
— Есть догадки, кто мог это сделать? — спросила она.
— Да нет, никто вроде не маршировал по Митинг Хаус Хилл с окровавленным молотком, выкрикивая: «Кто со мной распять бабенку?», если ты это имела в виду. — Я вылил свой кофе в раковину.
— Ну что, немного отпустило? — тихо спросила она.
Я налил в свою чашку свежий кофе.
— Не знаю. Еще слишком рано. — Я повернулся, а она соскользнула со стиральной машины и стала передо мной.
Я видел худенькое тело Кары, лежащее в холодной ночи, распухшее, выставленное на всеобщее обозрение, ее пустые, невидящие глаза.
— Позавчера я встретил ее возле «Изумруда», — сказал я. — Мне показалось, она в беде, но я не стал ничего выяснять. Одним словом, проморгал.
— И что? — спросила Энджи. — Чувствуешь себя виноватым?
Я пожал плечами.
— Ты не прав, — сказала она, проведя теплой ладонью по моему затылку и заставляя меня взглянуть ей прямо в глаза. — Понятно?
Никто не должен умирать, как Кара.
— Понятно? — переспросила Энджи.
— Да, — сказал я. — Думаю, да.
— Нечего думать, — сказала она и, отняв руку, вытащила из кошелька белый конверт и протянула его мне. — Он был приклеен скотчем к входной двери внизу. — Потом она указала на маленькую коробку на кухонном столе. — А это стояло у двери.
Моя квартира находилась на третьем этаже, и обе ее двери, как парадная, так и задняя, запирались на засов. К тому же дома всегда имелась пара пистолетов. Но все это не могло сравниться с мощью двойных дверей, что охраняли сам дом. Обе были сделаны из тяжелого черного немецкого дуба и отделаны, для усиления боеготовности, пластинами из стали. Стекло внешней было снабжено сигнализацией, плюс на дверях красовалось в общей сложности шесть замков, которые открывались с помощью трех различных ключей. Один набор был у меня. Другой — у Энджи. Еще один у жены хозяина, которая занимала квартиру на первом этаже, так как была не в состоянии выносить общество своего мужа. И наконец, двумя комплектами обладал сам Станис, мой сумасшедший хозяин, который боялся, что к нему вломится ударный отряд большевиков.
Короче говоря, мой дом был суперохраняемый, и меня удивило, как это кто-то смог приклеить конверт к парадной двери и оставить под ней коробку, не тронув сигнализацию, которая бы разбудила каких-то там пять кварталов.
Конверт был простым, белым, иными словами, обычным конвертом для писем, в центре было напечатано два слова: «патрику кензи». Ни адреса, ни марки, ни обратного адреса. Я распечатал его и вытащил лист обычной офисной бумаги. Развернул. Ни заголовка, ни обращения, ни даты, ни приветствия, ни подписи. В центре, в самой середине листка, всего одно напечатанное слово:
ПРИВЕТ!
Остальная поверхность сияла белизной.
Я подал его Энджи. Она посмотрела, перевернула туда-обратно.
— Привет! — вслух прочитала она.
— Привет! — ответил я.
— Нет, — сказала она, — скорее, «Приве-эт!» Попробуй по-девичьи хихикнуть.
Я попробовал.
— Неплохо.
ПРИВЕТ!
— Может, это Грейс? — Она налила себе еще кофе.
Я покачал головой.
— Она говорит «привет» совсем по-другому, поверь мне.
— Тогда кто?
Честно говоря, я не знал. Записка была безобидной, но вместе с тем странной.
— У чувака талант по части краткости.
— Либо крайне ограниченный словарный запас.
Я бросил записку на стол, развязал ленточку на коробке и открыл ее. Энджи наблюдала из-за моего плеча.
— Что за чертовщина? — спросила она.
Коробка была заполнена бамперными наклейками. Я вынул одну горсть, там было еще примерно столько же.
Энджи тоже запустила руку и захватила свою порцию.
— Это… странно, — сказал я.
Энджи подняла одну бровь, а на лице ее появилась забавная ассиметричная гримаса с оттенком любопытства.
— Можно сказать и так, да.
Мы перенесли все в гостиную и разложили на полу в виде коллажа из черных, желтых, красных, синих и переливающихся наклеек. Их было девяносто шесть, и, читая надписи, мы ощущали, что соприкасаемся с миром нетерпимости, скудных эмоций и безнадежных попыток найти адекватное самовыражение:
НЕ НАРКОТА, А КРАСОТА!; Я ЗА ВЫБОР, И Я ГОЛОСУЮ; ЛЮБИ МАТЬ ТВОЮ; ЭТО РЕБЕНОК, А НЕ «ВЫБОР»; ОБОЖАЮ ПРОБКИ, БЛЯ; НЕ НРАВИТСЯ ЕЗДА — ЗВОНИ «000-…ЗДА»; РУКИ — ДЛЯ ОБЪЯТИЙ; ЕСЛИ Я — КОЗЕЛ, ТВОЯ ЖЕНА — СУКА; ГОЛОСУЙ ЗА ТЭДА КЕННЕДИ И БРОСЬ БЛОНДИНКУ