– Ну да… с малышней. Они ж вечно доказывают, какие они большие и страшные, вот и приходится иногда. Если тебе от них что-то надо, а они не дают…
– Так я и думал. Теперь спрошу вот о чем: мучил ли ты кого-то, кто не мог дать тебе сдачи? Может быть, связывал. Загонял в угол. Щекотал. Бил веревкой или ремнем, не обязательно сильно. Помнится, ты рассказывал про какого-то мальчика, которого ты…
– Так это ж шутейно! – Клодон не помнил уже, о ком он рассказывал. – При чем тут…
– Шутейно? Очень хорошо. Следующий мой вопрос тоже о шутейном… а впрочем, я уже знаю ответ. Обзывал ли ты кого-то уничижительными и оскорбительными словами? Я слышал, как ты выражаешься обыкновенно, – думаю, что в приступе гнева твой язык еще красочнее. Назови меня, к примеру… червивым ослиным дерьмом!
Клодон отошел от стены.
– Вон чего тебе надо… Ослиное дерьмо ты и есть.
– Видишь? – Мужчина извлек еще монету, опять-таки непонятно откуда. – Я хотел только сказать, что все, о чем тебя могут попросить, ты и так уже делал, притом по собственной воле. Шутейно, как ты говоришь. Вот тебе для начала. – Он подкинул монетку в воздух. Клодон хотел ее поймать, но промахнулся, и она упала на ковер у него под ногами.
– Если ты правда хочешь чего-то такого, то придется побольше выложить.
– Не со мной. Во всяком случае, не сейчас. Зато другие отсыплют тебе столько, сколько ты даже и не мечтал. Вот что я тебе предлагаю: побудь здесь, а утром возвращайся на мост в ошейнике и не снимай его… ну, хотя бы неделю. Ни днем, ни ночью. Тогда на тебя будут смотреть совсем по-другому, не так, как теперь. И заработки твои пойдут в гору.
– Но ведь все подумают, что я раб…
– Парень в рабском ошейнике и с рубцами бунтаря на Мосту Утраченных Желаний? – засмеялся мужчина. – К тебе будет подходить многие, одни сами в ошейниках, другие без. Очень сомневаюсь, что тебя примут за подлинного раба, – но будь ты им, у тебя был бы хозяин, верно? И за тебя отвечал бы он. Тогда к тебе никто бы и близко не подошел.
– А что будешь делать ты?
– Я предлагаю тебе поносить этот ошейник семь дней. Поработай в нем на мосту, заработай сколько удастся – уверяю тебя, что заработаешь ты немало. Через неделю я приду к тебе. Если ты все еще будешь в ошейнике, дам сколько попросишь. Если снимешь его, улыбнусь, пройду мимо и найду кого-то еще. Больше мы говорить об этом не будем и вряд ли еще увидимся.
– Но сейчас тебе от меня ничего не надо? – Все это начинало забавлять Клодона. – Может, испытаешь меня, посмотришь, на что я гожусь?
– Многие любят новеньких, пусть тебя испытывают они. Мне, знаю по опыту, ты понравишься куда больше через неделю.
– А если они захотят того, чего я не хочу? Мужчины, они…
– Мой деревенский друг, первыми к тебе наверняка подойдут мужчины, но в этом богатом городе немало и женщин, готовых воспользоваться твоими услугами. Работай на совесть, вкладывай в это все доступное тебе мастерство, и еще до исхода недели молва о тебе разлетится далеко за пределы моста. Скоро сам начнешь выбирать, кого хочешь. А если тебя попросят сделать то, что тебе не по нраву, ответ, думаю, ясен: ты попросту скажешь «нет». Все те знаки, о которых мы говорили, дают понять, что хозяин здесь ты. – Мужчина достал из шкафчика две чаши. – А теперь запьем этот трудный разговор. – Пили они сидр, не пиво, и Клодон, возможно после всего уже выпитого, не возражал. Из услышанного его больше всего занимали женщины.
– Говоришь, женщины тоже будут – пусть не сперва, а потом?
– Непременно будут. – Они полулежали в подушках друг против друга. – Сейчас для тебя это большая разница, но со временем она будет становиться все меньше – если ты, конечно, окажешься на высоте. Допустим, ты завяжешь клиенту глаза, и он захочет, чтобы ты постегал его по срамным частям, а ты бей по лицу. Легонько, если он хочет сильно, и сильно, если он хочет легонько. Задавай им вопросы и отзывайся на их ответы гневно или одобрительно, как пожелаешь. В большинстве случаев это действует куда сильней, чем обычные цепи и плети. И всегда договаривайся о слове или жесте, дающих понять, что игра окончена. Знак, поданный ими – или тобой, – покажет, что пора остановиться, убрать игрушки, расплатиться и идти по домам. Не позволяй себе увлекаться. Ты парень видный, даже красивый на свой деревенский лад. Да и неглуп. Если приложишь мозги, то одними ремнем и веревкой доставишь своим клиентам – и мужчинам, и женщинам – наслаждение, недоступное владельцам целых пыточных камер. Ремесло, к которому ты приступаешь, достойно иметь собственного безымянного бога, но за неимением оного ему покровительствуют простые смертные вроде нас с тобой. – Так они беседовали всю ночь при свете ламп, гаснущих одна за другой. – И помни, – добавил, зевнув, хозяин, – не делай ничего противного натуре, которую довольно подробно мне описал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Да-а, – сказал Клодон. – У меня дома такому бы не поверили. Вот оно, значит, как в большом городе. Вот как ты заставляешь людей что-то для тебя делать. И часто ты это проделывал до меня?
– Дай подумать… я, кажется, купил девять сломанных ошейников у той старой ведьмы на рынке. Осталось два. Стало быть, ты будешь седьмым за три года.
– И как оно? – ухмыльнулся Клодон.
– Я, собственно, никого из вас больше не видел. Через неделю я непременно приду на мост, но тебя там не будет. Или окажется, что ошейник ты уже выкинул или продал. Так подсказывает мне опыт, однако я продолжаю и не брошу свою затею, пока не добьюсь успеха или не раздам все ошейники. Нет, один-то я оставлю себе – авось пойму когда-нибудь, отчего терплю неудачу за неудачей, хотя это скорей всего невозможно понять. Может быть, такова природа желания?
Это насмешило Клодона больше всего. Он не помнил, на чем прервалась их беседа и как он уснул. Какое-то время спустя хозяин потряс его за плечо и сказал:
– Извини, тебе пора уходить.
Клодон открыл глаза. В комнате было сумрачно. Все лампы погасли, кроме одной, да и та догорала. Клодон приподнял голову, и его затошнило.
– Вставай, – говорил хозяин. – Я дам тебе денег, и ты уйдешь. Прошу, не медли. Отец вернулся из поездки много раньше, чем я ожидал, и скоро поднимется сюда. Он смотрит на такие дела далеко не столь терпимо, как матушка. Поднимайся же! – Он чуть ли не силой поставил Клодона на ноги.
– Ладно-ладно, ухожу! Не трогай меня…
– Вот, держи.
В кожаном кошельке нащупывалось не так много денег, но больше, чем Клодон держал в руках за все свое время в Колхари.
– Теперь уходи. Нет, постой… – Хозяин выглянул за дверную завесу. – Он еще внизу. Идем. – Он взял Клодона за плечо. Тот, спотыкаясь о подушки, уловил какое-то движение слева, но это был он сам в зеркале.
Плиты под ногами были мокрые – то ли дождь прошел, то ли пруд вышел из берегов. Хозяин пропихнул Клодона за другую завесу.
– Эй, только с лестницы меня не столкни!
– Тихо ты! Не столкну, уходи только!
Клодон стал спускаться, зажав кошелек в кулаке.
– Шевелись! – говорил ему вслед хозяин. – Говорю же, отец вернулся. Я его так рано не ждал. Там снаружи его повозки – впрочем, это не твое дело. – За стеной в самом деле гремели колеса и перекликались возницы. – Тебе туда, вниз. Повернешь налево и через семь-восемь кварталов выйдешь на перекресток. Иди на восход и скоро будешь на Мостовой, а там и мост близко. Иди же! Я не шучу!
– Ладно… – Клодон заковылял вниз.
– Через неделю увидимся на мосту.
Тут Клодон кое-что вспомнил.
– Мне опять через мертвецов идти, что ли?
– Пошел! – прошипел хозяин.
Внизу Клодон уронил кошелек, подобрал его и вышел прямо на улицу. Она тоже была мокрая, но не сплошь. Может, ночью был не дождь, а туман. Он снова услышал возниц и подумал, не посмотреть ли. Но его сильно мутило, и он повернул налево.
Утро было ненастное, но восток на перекрестке он все-таки различил и пошел в ту сторону. На вопрос, как пройти на Старый Рынок, женщина с кувшином указала ему переулок, который, как ему подумалось, вел обратно к дому с мертвецами, но вскоре он увидел знакомый вход на мост. Где-то на середине Клодон вспомнил про ошейник, который так и остался на нем. А ну как замок не сломан? Он в панике ухватился за железные полукружья…