физико-математическом факультете. Точно знаю, что учителем из этой троицы потом стал только Никита: в 61-м или даже 62-м я был на свадьбе у него и девочки из нашей группы по имени Лина – они оба уже работали в одной из школ Спасска-Дальнего. Сомневаюсь, что учителем мог стать по окончании института Толя Суслов: одарённый музыкант, виртуозно играющий на саксофоне и, особенно, на аккордеоне и, чуть похуже, на баяне, вполне хорошо на фортепиано, гитаре и других музыкальных инструментах, ярый поклонник джаза, он наверняка стал этим заниматься и по жизни. А с Толиком Гордиевским я как-то в 64-м или 65-м году неожиданно встретился на грузопассажирском теплоходе «Григорий Орджоникидзе», курсировавшем тогда вдоль побережья Приморья – он работал там администратором ресторана. Комната у нас была очень весёлая и как магнитом притягивала других ребят с нашего курса, которые жили в городе. А ещё потому, наверное, что в этом общежитии во всех комнатах, кроме нашей, жили исключительно девчонки да ещё с первого курса литфака. Особенно часто застревали у нас в комнате интеллигентный, профессорского вида Алик Смирнов – он потом учительствовал в Тернее, и Лёва Севастьянов – любвеобильный жизнелюб авантюристического склада. Где-то на третьем курсе вроде бы он, несомненно, обладавший природным даром Великого Комбинатора из знаменитых «12 стульев» и «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова, вдруг крепко прокололся в своём лукавом творчестве, и этот поистине талантливый молодой человек был немедленно выставлен из института по требованию разъярённого партийно-комсомольского актива и прочих алчных архиморалистов. Но это всё было уже без меня.
Жили мы дружно, всё из продуктов, что привозили из дома, было общее, никто ничего не прятал под подушку. Сами готовили завтраки и ужины, а обедали обычно в недорогой столовой на соседней улице или в институтском буфете. Душой компании и заводилой во всех развлекательных делах был, конечно же, Толя Суслов. Он, сын офицера авиационного полка, перевёз из дома в общежитие собственные музыкальные инструменты. Сначала в нашей комнате появилась его гитара, которую Толик взял с собой, когда нас послали на уборку картофеля в подшефный совхоз. Потом, сразу после возвращения из совхоза, привёз свой аккордеон «три четверти» и, каждый день без исключений тренируя свои музыкальные пальцы, развлекал нас настоящим каскадом забористых аккордов. Особенно виртуозно он исполнял знаменитую «Карусель». Следом пришли саксофон и кларнет, и в музыкальной программе нашей комнаты зазвучали соло на темы джазовых мелодий. А фортепиано было институтское – оно стояло в актовом зале на том же этаже, где и наше общежитие располагалось, и на нём Толик тоже нередко разминал пальцы. Идеей фикс этого несомненно очень одарённого парня было создание собственного инструментального ансамбля. В первую очередь он обратил внимание на нас, живущих с ним рядом. Но из нас троих только Гордиевский умел немного бренчать на гитаре. Никита сразу отказался наотрез, сказав, что ему достаточно слышать, как играют другие. Толик хотел меня научить играть на аккордеоне, но я сказал, что ещё в школьные годы пытался самостоятельно освоить баян, но из этой затеи так ничего и не получилось. Тогда он обратил внимание на остальных однокурсников, но нашёл только одного парня с физмата, боксёра-спортсмена, самостоятельно освоившего кларнет, потому что тоже очень любил джаз. Так что при мне свою задумку Толику так и не удалось осуществить.
У меня тоже появилось оригинальное увлечение: я стал регулярно записывать в дневник услышанные где-либо и понравившиеся мне диалоги или рассказы. Получались этакие миниатюрные зарисовки с натуры, которые можно было бы когда-нибудь использовать в собственном литературном творчестве. Кстати, потом, в недалёком будущем, эта моя затея здорово выручила меня в одном довольно принципиальном споре, о чём я расскажу несколько позже. Но тогда, делая такие записи, я даже не осознавал ещё, что во мне начинает уже рождаться… журналист. И не иначе. Правда, это сейчас я пришёл к такому выводу на пороге собственного восьмидесятилетия. Вот парочка таких записей:
«6 января 1957 года, воскресенье: Жили-были старик да старуха. Жили они, не тужили, на чёрный день деньжат имели на книжке прилично. Но вот старик умер. Похоронили его с почётом. Старуха горевала-горевала да и смирилась: что поделаешь, ведь все умрём, все в землю ляжем. Живёт старуха одна, ждёт своего часа, когда она встретится со своим стариком, на том свете уже.
Однажды ночью, часов за двенадцать, слышит старуха стук в дверь. Что такое? Пошла открывать. Мимо обомлевшей старухи проскочили с дробным стуком копыт три чёрные рогатые тени с белыми крестами на спинах. Заглянула старуха в комнату, а там ералаш: три адских образины устроили дикую пляску. Побесились они минут десять, потом притихли. Один из них представился старухе: мол, они посланцы загробного мира, старик потребовал денег. Они пообещали прийти следующей ночью и назвали сумму, которую требовал „старик“ – 40 тысяч.
На следующий день старуха пошла в сберкассу требовать нужную сумму. Там как раз не было денег, давали только пять тысяч. Старуха пошла до начальника требовать и рассказала, зачем ей нужны деньги: мол, пришли ангелы с того света – старик просит денег. Начальнику показались подозрительными эти посланцы, и он сообщил об этом подробно в МГБ. Те приказали найти нужную сумму и отдать старухе. Довольная, она вернулась домой, не подозревая, что кроме неё „ангелов“ с нетерпением, может, большим, чем она, дожидаются работники МГБ, устроившие засаду рядом со старушкиным домом.
В назначенный срок всё повторилось, как и в первый раз, лишь с тем изменением, что „посланцы с того света“ ушли под конвоем милиционеров, а ошеломлённая не меньше, чем в первый раз, старушка слушала разъяснения начальника угрозыска этого загадочного дела, связанного с загробными представителями». Быль…
Это действительно быль, случившаяся как-то в этом городе и рассказанная кем-то из городских ребят, отец которого работал в милиции. А вот другой пассаж с натуры, свидетелем которого был я лично сам:
«16 января 1957 года, среда: Я стоял у окна оплаты переводов. Передо мной стояла пожилая женщина – она получала деньги.
– Девушка, – заговорила она слабым просительным голосом, – посмотрите там, адрес есть обратный?
– Есть, мамаша, – ответила кассир.
– Спишите его на бумажку мне, пожалуйста. – И ни к кому конкретно не обращаясь, продолжала: – Вот ведь дети какие пошли сейчас – выслала денег немного и адреса своего не сообщила даже. Наверное, чтоб не просила больше. А ведь муж полковник, – дребезжала она обидчиво. – Хоть бы пару слов черканула – ведь мать я ей всё-таки…»
Или такая фраза: «Я на медведя не хожу – слишком страшный зверь.