а масло — свежим. Себе Яков Павлович добавил ломоть сыра.
Укусил. Вздохнул и сказал:
— У нас гости.
И судя по тону, это совсем не Данька.
А потом раздался звонок. До чего нервный мерзкий у него звук.
— Сиди, дорогая, я сам, — Яков Павлович коснулся браслета часов. — Кто там?
Голос его прозвучал весьма раздраженно. Софья Никитична с тоской подумала, что впервые за долгое время она завтракает не в одиночестве. И это ей нравится.
А тут ходят всякие…
Мешают.
— Софьюшка… — окликнул Яков Павлович. — Подойди, дорогая…
На пороге стояли двое. И если Глыбу Софья узнала сразу, то вот женщина в белом медицинском халате, накинутом на белое же платье, определенно была ей незнакома. Лицо её до самых глаз скрывала маска, а вот выше бровей начиналась шапочка. Характерная такая. С чашей и змеею.
— Софья Никитична? — спросила женщина строгим голосом.
— Кто это, Яшенька?
— Это… того… доктор наш, — голос у Глыбы был сипловат, а судя по дыханию, вчерашний вечер он провел весьма плодотворно и теперь нуждался в медицинской помощи куда более Софьи Никитичны.
— А мы здоровы, — ответила Софья Никитична.
— В рамках программы переселения, всем переселяющимся положен бесплатный медицинский осмотр. Не волнуйтесь. Сейчас снимем кое-какие параметры. Возьмем кровь на анализ…
— Нет, — Софья Никитична нахмурилась.
Не то, чтобы крови было жаль. Хотя и жаль тоже. Не так её и много внутри человека, чтобы раздавать всяким там на непонятные анализы.
— Поверьте, у меня большой опыт…
А вот теперь Софья Никитична ощутила ментальное давление. Не сильное. Скорее такое вот, успокаивающее, обволакивающее.
Кровь, стало быть…
А ведь по крови уровень можно определить куда точнее, чем при внешнем сканировании. А главное, его не скроешь. Вот и Яков хмурится.
Думает?
— Не важно! Я не собираюсь раздавать кому-то здесь свою кровь! — Софья Никитична добавила в голос нервных ноток. — И вообще, вы кто по гороскопу будете?
— Козерог, — сказала женщина, явно несколько растерявшись.
— Вот! А мой астролог запрещает мне допускать к телу козерогов! Если хотите знать, медицина вам противопоказана! Козероги — ужасные врачи! Они совершенно бесчуственны. Напрочь лишены эмпатичности!
— Это…
— И луна сейчас в высоком доме!
— Где? — Глыба задрал голову. — Нету никакой луны! Солнце вон…
— Ретроградная Венера вступает в конфронтацию с растущим Меркурием, вследствие чего жизненные силы подвергаются воздействию извне! Вы ощущаете тонкие эманации энергии мира?
— Не-а…
Глыба нахмурился больше прежнего, ощущая одно желание — похмелиться.
— А я ощущаю! Я иду по пути духовного развития! — Софья Никитична позволила голосу сорваться на визг. И тут же поджала губы. — Вот! Вы во всем виноваты! Мое астральное тело встревожено…
И развернувшись, гордо удалилась. Впрочем не так далеко, чтобы не слышать.
— Она… вообще нормальная? — поинтересовалась женщина, кажется, нисколько не заботясь, что может быть услышана.
Какое хамство.
— У Софьюшки сложный характер, — голос Якова Павловича звучал виновато. — Но не волнуйтесь, со здоровьем у нас все в порядке.
— Но у нас инструкции… вы же будете числиться при нашем медицинском пункте, а потому мы должны быть готовы… если вдруг… — кажется, с подобным сопротивлением здесь прежде не сталкивались.
— Нет ничего проще, — Яков Павлович заметно оживился. — Вы можете скачать наши карты. Я дам распоряжение. А осмотр мы проходили в прошлом месяце. Это вас устроит? Центр «Эгида». Знаете такой?
— Слышали… — женщина выдохнула с немалым облегчением. — Очень… хороший центр.
— Софьюшка достойна только самого лучшего! — произнес князь пафосно. — К тому же только там нашелся врач, рожденный в правильный день правильного года…
Гости ушли не сразу. Женщина что-то выговаривала Глыбе, а тот то кивал, то тряс головой, при том болезненно морщась. Наблюдать за ними было довольно-таки любопытно.
— Интересно, — произнес князь.
— Кофе остыл.
— Пустяки, сварю новый… но весьма тебе благодарен. Твоя импровизация выше всяческих похвал. А вот я, кажется, был весьма близок к провалу. Похоже, возраст сказывается…
— На комплимент напрашиваешься?
— Немного…
— А в этой самой «Эгиде»…
— Есть наши медицинские карты со всеми положенными анализами. И подтвержденными уровнями силы.
— Зачем им?
— Интересный вопрос, Софьюшка… весьма интересный… полагаю, чтобы использовать нас с максимальною пользой. Для себя, само собой.
— Думаешь, хотят продать в рабство?
— Не уверен… скорее наоборот. Я совершенно точно уверен, что дело тут не в рабском труде.
— Почему?
— Тебе это и вправду интересно?
— Само собой, — Софья Никитична приняла чашку со свежесваренным кофе. — Или вы тоже думаете, что я — слабая хрупкая женщина, нервы которой подобных разговоров не выдюжат?
— С учетом… некоторой своеобразности вашего дара, да и в целом вашей жизни, полагаю, что твои нервы вполне себе выдержат небольшую беседу, пусть и о вещах не самых приятных. Я тебя не обидел?
— Нет. Как-то вот… знаете…
— Знаешь, — поправил князь. — Все же лучше как-то определиться… постоянные переходы в обращении могут быть весьма подозрительны.
Софья замолчала.
Кофе был отменным. А разговор… в пансионе учили поддерживать беседы. Такие вот легкие и светские, которые помогают вовлечь и развлечь, и заполнить пустоту молчания, если вдруг случиться таковая за столом.
Но это же не то…
Это как кукольное чаепитие, когда вроде бы все есть и даже чай можно заварить настоящий, а оно все одно понарошку.
— Мои родители весьма разочаровались моим поступком… да и до того говорить с детьми было не принято.
— Понимаю. Меня тоже долго не пускали за общий стол.
— Обычная практика, — кивнула Софья Никитична, почему-то очень радуясь, что она не одна такая. — Потом… супруг мой был хорошим человеком, но он считал, что я очень далека от всего того, чем он занимался… да и я не особо вникала. Нам очень быстро стало не о чем говорить. Дети… Павел рано уехал. И в целом он, как и его отец, очень старается беречь мои нервы.
Яков Павлович слушал внимательно.
— В свете говорят обо всем сразу, но это вот… не то. Я уже давно завтракаю, обедаю, а нередко и ужинаю в одиночестве. Как-то и привыкла… однако не собираюсь упускать случая поговорить о чем-то действительно интересном…
— А ты не хотела бы учиться?
— В моем-то возрасте?