освоятся как следует с нашим краем, не привыкнут к нему. Гуртовщики приняли гостей с радостью. Одели их по-пастушьи, дали дубины. Я не уходил. Мне казалось, что со мной новые друзья будут в большей безопасности. Они тоже полюбили меня, как брата. Дата часто рассказывал о себе, о своих друзьях-матросах. А когда говорил о Марии, голос его особенно теплел. «Смелость этой девушки удивила меня», — говорил он.
— И больше ничего не говорил?
— Такие мужчины, как он, не любят лишних слов. Но однажды вечером у Дата как-то вырвалось: «Эта девушка запала мне в душу». Шло время, и мы стали замечать, что Дата мрачнеет, тоскует, стал скупым на слово, часто уединяется. «Мы тут на свободе живем и забот не знаем, а мои товарищи в подвалах изнывают. Что ж, так и будем сидеть сложа руки?» — не выдержал он наконец. Мы посовещались и решили послать кого-нибудь из наших в Сухуми, может, удастся что-нибудь узнать. Снарядили опытного, умелого человека. Он вернулся через месяц и привез сведения о матросах «Чайки». Из тюрьмы особого отряда их перевели в сухумскую городскую тюрьму и некоторое время содержали там, после договора с Советской Россией выпустили на волю. Наш посланец долго искал их, но напасть на след ему не удалось.
Весть об освобождении своих товарищей Дата встретил радостно, но, узнав, что найти их не смогли, опечалился. О судьбе Марии никаких известий не было. «Неужели проклятый Тория снова схватил их?» — горестно воскликнул Дата. Ушел в лес и до вечера не появлялся. Вернулся спокойный, с твердым намерением самому пойти в Сухуми. Никто не одобрил его решения, но он упорно стоял на своем. Бекве и Шовкат, видя, что никакие уговоры не действуют, заявили, что отправятся вместе с ним. Теперь уже не соглашался Дата, втроем идти было рискованно. Порешили снова снарядить кого-нибудь в Сухуми, продолжить поиски. На этот раз решил пойти я. Дата дал мне адреса двух своих матросов. Один из них был из Самурзакано, из деревни Репи, другой — из Поти, жил недалеко от порта.
Наутро я отправился в путь. К вечеру подошел к Репи, к дому Титико Учана. Мне повезло. У ворот сразу встретился с Учана.
Услышав имя Дата Букия, парень как-то смешался, невнятно пробормотал, что рад хорошим вестям, и пригласил в дом. Дома, кроме старухи матери, никого не было. Она принялась готовить ужин. Титико вынес во двор два стула, поставил их под тутовым деревом и сказал: «Посидим немножко в тени». Я заметил, что хозяин нервничает, избегает говорить о шкипере. Когда я спросил его о Марии, он сказал: «Я ничего про нее не знаю, но, может, кто из наших слышал что-нибудь, я спрошу».
На второй день Учана, оставив меня у себя дома, пошел повидаться с ребятами «Чайки».
Он вернулся на четвертый день усталый и расстроенный. Марии в тюрьме нет, и никто не знает, где она. Матросов с «Чайки» взяли снова, выселяют в Россию. «А тебя?» — спросил я. «Возможно, уже пришло распоряжение и о моем аресте, дожидаются моего возвращения». Мы поспешно покинули дом и укрылись у близкого родственника Титико в той же деревне, с тем чтобы с темнотой отправиться в горы. Учана решил уйти со мной.
В тот же день кто-то сообщил Учана, что его дом окружили и тщательно обыскали гвардейцы. Нужно было торопиться. Родственник Титико снабдил его деньгами и пистолетом. По правде говоря, мне не хотелось брать Титико с собой в горы. Как будто бы особых причин к беспокойству не было, просто я не видел в нем стойкого, надежного человека. Чувствовались в нем какое-то напряжение, неуверенность. Я думал — боится парень, волнуется.
Поздно ночью, когда деревня уже спала, мы отправились в путь. Шли весь день. К ночи, наконец, пришли в Ацага. Переночевали у меня и на рассвете поспешили на пастбище. Было за полдень, когда мы пришли на место. Дата встретил нас у шалаша. По выражению наших лиц, видимо, понял, что хорошего мало. Титико выглядел растерянным и подавленным, и Дата, который поначалу обрадовался встрече с другом, насторожился и стал посматривать не него недоверчиво.
Собрались пастухи, пришли Бекве и Шовкат. Я подробно рассказал им обо всем. Титико сидел молча. «Значит, ребята, все, кроме тебя, сидят в тюрьме?» — спросил его Дата. «Гиго Телия тоже не взяли. Наверное, не захотели с мальчишкой связываться». «Может быть! — Дата встал, жадно затянулся самокруткой. — Неужели мы не сможем им помочь?» «Нужно подумать», — сказал молчавший до сих пор лаз и встал. Подошел к едва тлевшему очагу, пошарил в золе, подхватил горящий уголек, подбросил его, и уголек опустился в набитую табаком трубку. «Одним словом, нужно действовать! Зверя следует искать в лесу, в дом он не придет», — загорелся сидевший среди пастухов Бекве. «Ты прав, нужно что-то предпринять!» — Дата оглядел всех, желая понять, какое впечатление произвели его слова. Подошел к двери, посмотрел на вершину горы, постепенно исчезавшую во тьме.
— Беда, если на след не нападете, а опасностей не оберетесь, — сказал один из пастухов.
— Волков бояться, в лес не ходить! Если ждать у моря погоды, все на свете можно проворонить, братец ты мой. Нет, нужно идти, — твердо сказал Дата.
Раздался голос Титико:
— Есть человек, который может разузнать все подробно.
— Какой человек, и где он?
— В Сухуми.
— Что ж он до сих пор ничего не узнал?
— Отлучился в Тбилиси по делу. Сказали, что задержится дня на три-четыре.
— А кто он такой?
— Мой двоюродный брат, офицер, работает в штабе гвардии.
— Надежный?
— Еще какой! Любит меня, никогда не предаст.
— Поглядим, что за двоюродный брат. Поможет — хорошо, нет — найдем другие пути. До рассвета отсюда уйдем.
Стало жарко, Джокия и Ваган перешли на балкон. Гость сел на тахту. Хозяин повернул стул, сел на нем верхом и облокотился локтями о спинку:
— Было еще темно, когда мы вышли в путь. Нас было пятеро. Одеты мы были в заплатанные чохи, в руках — дубины. Каждый из нас тащил гуда[15] с сыром — сулгуни. Одним словом, мы ничем не отличались от пастухов, спустившихся с гор, а револьверы мы спрятали под одежду.
Без всяких происшествий к ночи мы подошли к Сухуми.
Бекве предложил провести ночь за городом, у своего старого знакомого по воровской шайке, в преданности которого был