Читать интересную книгу Дураки умирают - Марио Пьюзо

— Премного тебе благодарен.

Она затушила окурок, выключила свет.

— Ты действительно не любишь меня меньше из-за того, что я сплю с другими, так?

— Так.

— Ты знаешь, что люблю я только тебя.

— Да.

— И не считаешь меня шлюхой за то, что я сплю с кем-то еще?

— Нет, — ответил я. — Давай спать.

Потянулся к ней, но она отпрянула.

— Тогда почему ты не бросаешь свою жену и не женишься на мне? Говори правду.

— Потому что умный телок двух маток сосет.

— Мерзавец! — И пальцем она ткнула меня в яйца.

Больно, однако.

— Господи! Только потому, что я безумно влюблен в тебя, только потому, что говорить с тобой мне интереснее, чем с кем бы то ни было, только потому, что мне жутко нравится с тобой трахаться, у тебя возникли мысли, что я могу бросить жену и уйти к тебе?

Она не знала, серьезно я говорю или нет. Решила, что шучу. И погорячилась:

— Очень даже серьезные. Честно скажу: я хочу это знать. Почему ты остаешься с женой? Приведи хоть один веский довод.

Прежде чем ответить, я свернулся в клубок:

— Потому что она не шлюха.

Как-то утром я отвез Джанель на студию «Парамаунт», где ей дали роль в эпизоде одного из фильмов.

Мы приехали рано, а потому погуляли по очень реальному макету маленького городка. Там был даже ложный горизонт — перемещающаяся вверх-вниз полоса металла. А фасады домов ничем не отличались от настоящих. Я даже открыл дверь книжного магазина, ожидая увидеть столы и полки с выставленными на продажу книгами. Но за дверью меня встретили трава и песок. Джанель весело рассмеялась, и мы продолжили экскурсию.

В другом фасаде на окне стояли бутылочки и медицинские препараты девятнадцатого столетия. Снова я открыл дверь, чтобы увидеть те же траву и песок. Мы зашагали дальше. Я открывал все новые и новые двери. Джанель больше не смеялась, лишь улыбка играла на ее губах. Наконец мы подошли к ресторану с навесом над частью тротуара. Под навесом мужчина в комбинезоне подметал пол. Вот этот дворник и обманул меня. По какой-то причине я решил, что мы покинули съемочную площадку и ресторан настоящий. В витрине я увидел меню и спросил дворника, открылся ли ресторан. Дворник с лицом старика-актера прищурился, потом широко мне улыбнулся и подмигнул.

— Вы серьезно? — спросил он.

Я подошел к двери ресторана, открыл ее и остолбенел. Действительно изумился, увидев все те же траву и песок. Закрыл дверь и повернулся к дворнику. Он просто корчился от смеха, словно сам устроил мне эту ловушку. Словно он был господом богом, которому я задал вопрос: «Жизнь — это серьезно?» — на что он и ответил: «Вы серьезно?»

Когда мы направлялись к площадке, на которой снималась Джанель, она спросила меня:

— Это же макет. Как ты мог так купиться?

— Я не купился.

— Но ты Ожидал, что они настоящие. Я наблюдала за тобой, когда ты открывал двери. А уж ресторан точно провел тебя. — Она игриво ткнула меня в бок локтем. — Тебя нельзя отпускать одного. Ты такой глупый.

Мне пришлось согласиться. Потому что мне хотелось верить, что за этими дверями что-то есть. Потому что я не мог смириться с самым очевидным фактом: за рисованными фасадами — пустота. Потому что я полагал себя магом и, открывая двери, ожидал, что за ними окажутся реальные комнаты, реальные люди. Даже ресторан. Потому что перед тем, как открыть в него дверь, перед моим мысленным взором возникли столики, накрытые красными скатертями, бутылки вина из темного стекла и молчаливые люди, ожидающие, пока метрдотель посадит их. И я действительно изумился, не обнаружив за дверью ни столов, ни бутылок, ни людей.

Я понимал, что открывать двери меня заставлял некий сдвиг в голове, однако радовался тому, что поддался искушению. Я не имел ничего против того, что и Джанель, и этот дворник-актер смеялись надо мной. Господи, я просто хотел все знать наверняка. Если бы я не открыл эти двери, я бы до конца своих дней гадал: а что за ними скрывается?

Глава 42

Озано прилетел в Лос-Анджелес на переговоры о продаже прав на экранизацию какой-то своей книги и пригласил меня на обед. Я взял с собой Джанель, потому что ей ужасно хотелось встретиться с ним. После обеда, когда мы пили кофе, Джанель попыталась завести разговор о моей жене. Я, конечно же, не пошел ей навстречу.

— Ты никогда об этом не говоришь, не так ли?

Я промолчал. Она не отставала. Раскраснелась от вина, чувствовала себя неловко в присутствии Озано. Злилась.

— Никогда не говоришь о своей жене, потому что думаешь, что это бесчестно.

Я молчал.

— Ты по-прежнему о себе высокого мнения, не так ли? — Злость Джанель уже перешла в холодную ярость.

Озано, улыбаясь, счел нужным вмешаться и сгладить острые углы. Роль знаменитого умницы-писателя удавалась ему без труда.

— Он никогда не говорит и о том, что был сиротой. В действительности все взрослые — сироты. Мы теряем родителей, как только вырастаем.

Джанель тут же переключилась. Она говорила мне, что восхищена умом Озано и его книгами.

— Я думаю, это блестящая мысль. И это правда.

— Это чушь, — возразил я. — Если вы оба собираетесь использовать язык как средство общения, слова, которые вы произносите, должны соответствовать их значению. Сирота — это ребенок, который растет без родителей, а очень часто и без родственников. Взрослый — не сирота. Он — гребаный говнюк, которому больше не нужны отец и мать, потому что от них одни только хлопоты.

Возникшую паузу прервал Озано:

— Ты, конечно, прав, но при этом тебе очень уж не хочется делить со всеми свой особый статус.

— Да, возможно, — признал я и повернулся к Джанель: — Ты и твои подруги обращаетесь друг к другу «сестра». Сестры — это дети женского пола, рожденные от одних родителей. Обычно у них одни и те же травмирующие воспоминания детства. В памяти сохраняются, естественно, и воспоминания друг о друге. То есть сестра может быть хорошая или плохая. А когда ты называешь подругу «сестрой», это чушь собачья.

— Я снова развожусь, — сменил тему Озано. — Опять алименты. Но больше я точно не женюсь. Деньги на алименты у меня закончились.

Я рассмеялся.

— Да кто тебе поверит! Ты последний оплот института семьи.

Тут мы рассмеялись все, и я сказал, что не хочу идти в кино. Очень устал.

— Так пойдем в «Пипс», — предложила Джанель. — Выпьем чего-нибудь и поиграем в триктрак. Научим Озано.

— Почему бы вам не пойти вдвоем? — холодно спросил я. — А я вернусь в отель и высплюсь.

Озано наблюдал за мной с грустной улыбкой. Ничего не сказал. А Джанель сверлила меня взглядом, словно требовала, чтобы я повторил только что сказанное. Я не заставил ее ждать.

— Послушайте, я не шучу. Вы оба мои лучшие друзья, но я действительно ужасно хочу спать. Озано, будь джентльменом и займи мое место, — произносил я все это без тени улыбки. Мое лицо напоминало каменную маску.

Озано сразу же догадался, что я к нему ревную.

— Как скажешь, Мерлин. — Плевать он хотел на мои чувства. Он думал, что я веду себя как мудак. И я знал, что он поедет с Джанель в «Пипс», потом отвезет ее домой и трахнет, даже не вспомнив про меня. По его разумению, меня это абсолютно не касалось.

Джанель покачала головой:

— Не говори глупостей. Я еду домой на своей машине, а вы двое делайте что хотите.

Я, конечно, читал ее мысли. Эти две шовинистские свиньи пытаются ее поделить. Она также знала, что, уйдя с Озано, даст мне повод никогда с ней больше не видеться. И я, наверное, знал, что делаю. Действительно искал повод возненавидеть ее и, если бы она поехала в «Пипс» с Озано, возненавидел бы ее и порвал с ней.

В итоге Джанель поехала в отель со мной. Но я чувствовал ее холодность, хотя наши тела и дышали жаром. А чуть позже она отодвинулась, и, уже засыпая, я услышал, как она встала с кровати. Сонно пробормотал: «Джанель, Джанель».

Глава 43

Я — хороший человек. Мне без разницы, кто что думает, я — хороший человек. Всю мою жизнь мужчины, которых я действительно любила, унижали меня, и унижали именно за то, что, по их словам, любили во мне. Но они не желали смириться с тем, что меня могут интересовать другие люди, не только они. Вот это все и портило. Сначала они влюблялись в меня, потом хотели, чтобы я превратилась в кого-то еще. Даже человек, которого я любила больше всех, этот сукин сын, Мерлин. Он был хуже остальных. Но и самым лучшим. Он меня понимал. Второй такой мужчина мне не встретился, и я действительно любила его, а он действительно любил меня. И он старался как мог. И я старалась как могла. Но нам так и не удалось одолеть мужской шовинизм. Если меня интересовал другой мужчина, ему становилось дурно. Я видела по его лицу, что ему дурно. Конечно, и я не терпела, если у него завязывался интересный разговор с другой женщиной. Что тут такого? Но он был умнее меня. Маскировался. В моем присутствии он не обращал ни малейшего внимания на других женщин, даже когда они липли к нему. Мне на это ума не хватало, а может, я полагала, что все это фальшь. И его отношение к другим женщинам тоже фальшь. Но срабатывало. Заставляло меня еще сильнее его любить. А вот моя честность приводила к тому, что он любил меня меньше.