Я поздно не сплю. Вы, наверно, тоже?
— Да, — сказал я и встал. — Вы уверены, что…
— Уверена. Все будет хорошо. Я же сказала вам: мой счетчик еще не дотикал.
Когда я был у двери, она села на диване, облокотилась о валик и сказала:
— Мы с вами не математики, Петр Романович. Вы ничего не поймете в заметках Олега, даже если вам позволят… А я — тем более. Может, не нужно?..
Она не договорила и, помахав мне рукой, закрыла глаза.
— Дверь просто защелкните, хорошо?
Автобус опоздал, и я едва не превратился в сосульку, ожидая на остановке. Снег, который, похоже, падал весь вечер, пока мы разговаривали, теперь прекратился, зато ударил мороз, и я вполне мог себе представить, что водитель застрял где-то в дороге, и придется мне возвращаться к Евгении Ниловне, проситься на ночлег… Почему-то мне очень этого не хотелось, и в это время в ночи вспыхнули фары, подкатил, фыркая, автобус, в салоне которого даже оказалось несколько пассажиров…
От остановки я шел домой осторожно, ноги немного скользили, фонари на улице горели через один, снег скрипел, небо висело низко, как потолок в тюремной камере.
— Гуляете? — спросил знакомый голос. Я не узнал сразу, не ожидал встретить Веденеева в такое время в таком месте. Он что, ждал меня?
— Люблю гулять перед сном, — объяснил участковый, поняв, наверно, о чем я подумал. — А вы? Тоже?
— Был в гостях, — сказал я, не вдаваясь в подробности.
— Хорошее дело, — одобрил Веденеев. — Вы знаете, что похороны Парицкого послезавтра? Выносить будут из института, все время забываю название.
— Имени Стеклова, — сказал я. — Был такой математик.
— Ага, — кивнул Михаил Александрович. — Вы поедете?
— Не знаю, — сказал я. — Подумаю. Не так просто принять решение.
— Да? — удивился Веденеев. — Я думал: вы дружили.
Он не понял, конечно, какое решение я имел в виду.
— Вы… — я помедлил. — Помните, говорили о следах на холме? Будто кто-то стоял там…
Веденеев махнул рукой.
— Вы серьезно? — удивился он. — Мало ли кто мог… Да и занесло следы давно. Глупости, не берите в голову, Петр Романович.
— Я и не…
— И не надо. Вы читали в газете: «Известный математик спас девушку» и все такое?
— Нет, — сказал я. — А как же… Я хочу сказать: его работы…
— Тут я пас, — усмехнулся Веденеев. — Приезжали сегодня из института, принесли официальную бумагу, компьютер Олега Николаевича я передал под расписку, они там люди умные, специалисты, разберутся.
— Понятно, — сказал я. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Петр Романович, — кивнул Веденеев. Возможно, мне показалось, что в его голосе прозвучали какие-то угрожающие нотки? Конечно, показалось, с чего бы…
Дома было холодно, батареи грели слабо, я включил масляный обогреватель, стоявший у постели. Позвонил Евгении Ниловне, голос ее звучал бодро, она, похоже, действительно оправилась.
— Вы на самом деле не можете посчитать, сколько натикало на моем счетчике? — спросил я вроде бы в шутку, но на самом деле…
— Спокойной ночи, Петр Романович, — ответила Буданова. — Заезжайте в гости, когда будете в Репино.
— Непременно, — пообещал я.
Лучше не знать, — думал я, лежа под одеялом, а левую руку положив на обогреватель, по ней в тело вливалось тепло, тот самый теплород, которого на самом деле не существует в природе.
Если Асин счетчик, и счетчик Парицкого… если одинаковые ряды простых чисел вызывают к жизни одинаковые или взаимно согласованные решения… кажется, я уже засыпал, потому что мысль то всплывала, то погружалась, то расплывалась, то превращалась в яркую точку… если Вселенная и есть бесконечная числовая ось, на которую нанизаны судьбы… если… ряды простых чисел бесконечны… значит, человек все-таки бессмертен, и нужно только понять, как соединяются гены-счетчики… нужно…
Должно быть, я все-таки уснул, потому что знал, что сплю, и думал: решения, которые мы принимаем во сне, они щелкают на нашем счетчике? Живем мы в снах или…
Не помню, что я решил по этому поводу. Я плохо запоминаю сны.
2007
ЧАС УРАГАНА
Глава первая
— Ровно в полночь на Москву обрушился ураган, — сказал диктор программы НТВ, глядя на Таню пристально-равнодушным взглядом. — Сильнейший ветер, скорость которого временами достигала ста километров в час, переворачивал автомобили, вырывал с корнем деревья и срывал крыши с домов. Подробности в репортаже наших специальных корреспондентов…
На экране появилось темное изображение улицы, поперек которой лежало вырванное с корнем дерево. Под кроной угадывался светлый предмет. Репортер подошел ближе, и стало ясно, что дерево накрыло стоявший у тротуара автомобиль. Крышу машины переломило пополам, будто топором палача. Рядом с деревом переминался с ноги на ногу мужчина, одетый кое-как, а если быть точным, то и вовсе никак не одетый: видно было, что человек выбежал на улицу, вскочив с постели и не успев (даже и не подумав об этом, скорее всего) натянуть брюки.
— Это ваша машина получила такие повреждения? — спросил репортер, и чья-то рука сунула под нос ничего не соображавшего мужика микрофон с надписью «НТВ».
— Это… да… была моя, — пробормотал мужчина, не понимая, чего от него хотят.
Таня приглушила звук и пошла на кухню наливать кофе. Работала она сегодня во второй смене и можно было до ухода не только плотно позавтракать, но и навести в квартире хоть какой-то порядок. Телевизор был виден и из кухни, Таня специально поставила аппарат так, чтобы смотреть передачи, стоя у плиты.
Ураган в Москве. Что-то совсем непонятное происходит в природе. В Тель-Авиве третий день такая жара, будто сейчас август, а не конец июня. Да и не каждый август ртуть в термометре поднималась до отметки 35. Надо бы все-таки купить кондиционер, а то ночью не столько спишь, сколько ворочаешься, подставляя вентилятору то правый, то левый бок. Интересно, сколько деревьев переломало в Москве и сколько придавило машин? Впрочем, какая разница — десять машин или двадцать, сто деревьев или пятьсот? Лишь бы не пострадал ее любимый дуб, тот, что стоял в углу двора, как символ жизни на земле. Дубу было лет двести. Во всяком случае, сосед Игорь Степанович, большой специалист по истории, утверждал, что дерево посадили еще при Пушкине. Дома строили и разрушали, а дуб пережил всех, и новых жильцов переживет тоже, если, конечно, не будет съеден вредным жучком, расплодившимся в этой ужасной экологической обстановке.
Таня не могла представить, что какой-то жучок может съесть ее любимый дуб, под которым она играла в куклы с Веркой, в прятки — с Вовкой и Светочкой, а в любовь — с Аркашей. В любовь они, к сожалению, только играли, Аркадий на самом-то деле любил не Таню, а свою науку, а Таня — ясное дело — науку ненавидела и даже названия