проникает в философские и медицинские тексты, остается неясным из-за недостаточности дошедшего до нас доксографического материала. Δύναμις – это существительное, которому соответствует глагол δύνασϑαι – «быть способным». Причем Пламбёк, автор специального исследования этой проблемы в гиппократовской литературе, считает, что никакого дополнительного оттенка смысла или его изменения при образовании существительного не происходит [111, с. 5][114].
В связи с этим слово δύναμις, как считает Корнфорд, выражает способность как воздействовать на что-либо (активность), так и способность подвергаться воздействию извне (пассивность) [45, с. 234]. В отличие от этого слитного смысла современные европейские языки дают нам примеры, в которых, как правило, этим значениям (активность и пассивность) соответствуют разные слова. Так, например, английские слова power, force, potency выражают способность в смысле активности воздействия в противоположность к пассивности. Также и русское слово «сила» в этом отношении является односторонним по своему значению и выражает прежде всего активность воздействия. Слово «способность», видимо, лучше схватывает смысл δύναμις. Но δύναμις это не просто способность или сила, но и само свойство или качество, проявляющееся в воздействии. Тепло нагревает и в этом оно проявляется как δύναμις. Но оно также способно охлаждаться, принимая воздействие холода извне, чем также оно обнаруживается как δύναμις.
Мнению Корнфорда относительно совмещения в слове δύναμις активного и пассивного значения способности противостоит точка зрения Гатри: «Обозначая силу или способность, – говорит Гатри, – это слово иногда “разжижается” так, что обозначает почти что качество, но всегда в активном значении» [63, с. 126]. На это замечание мы бы хотели возразить примером из Аристотеля, у которого мы находим выражение δυνάμεις παϑητικαί («пассивные качества»). Впрочем, Гатри имеет в виду, видимо, более ранних философов, чем Стагирит. Так, комментируя употребление Парменидом понятия δύναμις Гатри указывает: «Качества в это время неизменно рассматривались как активные силы из-за их воздействия на чувства или физические состояния тела, так, “тепло” может нагревать тело, а “тяжесть” – заставить его падать» [64, с. 57].
Хапп не считает, что δύναμις обозначает качество только в активном значении, хотя он и отмечает, что δύναμις плохо подходит для обозначения пассивных качеств, как и само слово «качество» плохо подходит для обозначения «пассивных свойств» [66, с. 520].
Мы хотим, обратившись к анализу некоторых текстов, выяснить как связь качества и «силы», так и на этом фоне проследить связь качества и вещества. Хотя выражение «δύναμις» становится техническим термином не у философов, а у медицинских писателей, однако мы проследим определенную традицию отождествления «качества», «силы» и «вещества» и в досократической философии.
§ 1. Динамизм качественных противоположностей в досократической философии
Приступая к рассмотрению той познавательной структуры или комплекса, внутри которого выступают «качества» в до-сократической философии, отметим прежде всего два момента. Во-первых, сама категория «качество» возникает впервые у Платона в связи с разработкой в рамках учения о движении концепции качественного изменения (Теэтет, 182а)[115]. У Платона слово ποιότης (качество) употребляется в виде собирательного общего названия для таких «сущностей», как ϑερμότες (тепло), φυχρότης (холод), λευκότης (белизна) и т. д. В своем фундаментальном исследовании проблемы качественного изменения у досократиков Хайдель убедительно показал, что выражения для качества у досократиков носят конкретный характер и абстрактное понятие качества у них отсутствует [70, с. 345]. В частности, во фрагменте Парменида, который мы уже рассматривали в связи с анализом истории проблемы качественного изменения, выражение для цвета (χρόα) означает не цвет вообще, не абстрактное понятие цвета, а конкретную окрашенную поверхность как определенное физическое тело. Этот подход разделяется всеми досократиками, несмотря на существенное разнообразие в их концепциях. Согласно этому подходу, качество наподобие «души» распространено по всему «агрегату» (ἄϑροισμα) тела, причем «душа» здесь понимается в эпикуровском смысле, о котором нам сообщает Диоген Лаэртский, т. е. как «тело из тонких частиц, распространенных по всему агрегату» (Диоген Лаэртский, X, 63).
Другой момент, который мы хотим подчеркнуть, состоит в том, что тот комплекс, внутри которого мы обнаруживаем представления о «качествах» у досократиков, задается прежде всего противоположностями.
Еще донаучное мифологическое мышление задавало генетическую матрицу мирообразования в бинарных оппозициях противоположностей: темное – светлое, холодное – теплое, сухое – влажное и т. п. Противоположности играют немалую роль в «Теогонии» Гесиода (Теогония, 116), прослеживаются они и у Гомера. Этот «механизм» различения явлений, эта первая мыслительная схема, фиксирующая движение генезиса, воспринимается и первыми натурфилософами. Милетцы также описывают генезис вещей, оперируя противоположностями. Однако в отличие от ранних космогонических и теогонических схем мифа и эпоса первые философы, например, Анаксимандр, превращают противоположности в постоянно действующие факторы космического равновесия. В результате вместо космогонии возникает космология[116].
Важное место среди противоположностей занимают качественные противоположности в собственном смысле слова (таковы только что упомянутые оппозиции). Однако необходимо подчеркнуть, что противоположности включают в себя и структурно-геометрический и количественный аспекты, разрабатывавшиеся главным образом у пифагорейцев. Однако, строго говоря, противоположность всегда есть нечто качественное. Действительно, все противоположности, задаваемые как структурно-геометрическим (прямое – кривое, выпуклое – вогнутое и т. д.), так и арифметико-числовым (чет – нечет, больше – меньше и т. д.) образом, носят качественный характер. «Больше – меньше» есть качественная оценка количественного различия, а «чет – нечет» задает качественное определение чисел натурального ряда. Очевидно, что качественные определенности не являются однородными: одни из них непосредственно задаются в математических формах или же, иначе говоря, выступают непосредственными качествами этих форм, другие же лишь очень сложным и опосредованным образом могут быть выражены на языке этих форм.
Античное мышление, видимо, всегда иерархизировало противоположности и тем самым и качества. Но если определенные противоположности и качества у одних мыслителей выступали с более высоким «онтологическим статусом», то у других высшему рангу соответствовали как раз иные, чем первые, противоположности. Значимость и оценка противоположностей сильно варьируют, и поэтому в целом мы не можем говорить о безусловном предпочтении одних противоположностей другим, хотя некоторые тенденции, идущие от общего всем грекам мифорелигиоз-ного культурного наследия, прослеживаются. В частности, это хорошо видно на примере «огня» и «тепла», которые оцениваются скорее положительно и более высоко в плане своего статуса и места в картине мира, чем другие качества.
Структурно-геометрические и арифметические противоположности (их можно назвать математическими) выступают на первый план в таблице противоположностей (συστοιχία), даваемой пифагорейцами[117]. Хотя Аристотель высоко оценивает учение о противоположностях как «началах существующего» (ἀρχαι τῶν ὄντων), подчеркивая, что только одни пифагорейцы дают знание о том, сколько противоположностей и какие они (Метафизика, I, 5, 986b 1), однако сам он по сути дела дает совсем другую таблицу противоположностей. На первый план в аристотелевской системе противоположностей (он не дал ее в виде