Когда телефон перестал звенеть, кто-то позвонил в дверь. Раздраженно вздохнув и чуть не уронив черносмородиновый джем на пеньюар, Адель отодвинула назад стул и медленно встала. Если это опять ужасный старый сосед Ллойда пришел со своими занудными разговорами, придется притвориться, что она ни слова не понимает — что не так сложно, учитывая его невыносимый корнуоллский акцент, — и выпроводить его. Желательно до того, как он занесет в дом коровий навоз на своих обляпанных грязью подошвах.
Ее ноздри приготовились к деревенскому зловонию, а сознание — к разговору с человеком, который подвязывает свои брюки синим нейлоновым шпагатом для упаковки; Адель собралась с силами и открыла дверь.
— Ты путаешься с моим мужем? — потребовала ответа Сильвия Флитвуд.
Пораженная Адель отступила назад.
— Простите?
— Ты слышала.
— Извините, но это нелепо. — Адель покачала головой. — Вы не можете появляться вот так на пороге чужого дома и обвинять людей в подобных вещах...
— Отлично, я выражусь по-другому. Я знаю, что ты путаешься с моим мужем, и я приехала тебе сообщить, что этому — конец. Боже, чем ты только душишься, — произнесла Сильвия с искаженным от отвращения лицом. — Я обыскивала машину Тима, она вся провоняла твоими дешевыми духами.
Это было уже слишком, это было невыносимо. Дрожа от негодования, Адель бросила в ответ:
— Никакие они не дешевые, это «Джорджио Армани».
— Меня от них тошнит, — заявила Сильвия. — Как ты смеешь покушаться на чужих мужей? У нас счастливый брак...
— Не говорите ерунды, — весело захохотала Адель, решив, что отпираться глупо — шила в мешке не утаить. — Он столько лет был несчастен.
Сильвия поменяла тактику, перейдя в наступление, а ее глаза сузились, как у змеи.
— Я приехала сказать, чтобы ты убиралась из Корнуолла. Если ты останешься, я превращу твою жизнь в кошмар, я тебе обещаю.
— Но я вполне счастлива здесь. Вы не можете приказывать мне, чтобы я уехала. И вы не можете приказывать Тиму, чтобы он со мной не встречался, — продолжила Адель спокойным голосом. — Знаете, может, последние двадцать лет вы и помыкали им, обращаясь с ним как с собачонкой, но он все же взрослый мужчина, способный на самостоятельные решения, и, думаю, вы очень скоро убедитесь, что он вовсе не хочет прекращать наши отношения... А-а-а!
Адель рванулась назад, но не успела заслониться руками от жидкости, брызнувшей ей в лицо. Боже! Боже! Жена Тима сошла с ума! Если это отбеливатель... или какая-то кислота... о боже, не может быть, только не это!..
Пятясь назад и пытаясь нащупать телефон в прихожей, Адель визжала:
— Звоните в службу спасения!.. Только не лицо!.. Скорее!.. Звоните девять-девять-девять!..
Сильвия смеялась над ее страданиями.
— Глупая сука, только взгляни на себя! Давай, можешь открыть глаза. Это не кислота.
— А-а-а-а-а! — в два раза громче закричала Адель, оторвав руки от лица. Ее желтый атласный халат спереди был весь заляпан черной жидкостью, которая стекала у нее с рук, с лица, с волос. — ЧЕРТ, ЧТО ТЫ СО МНОЙ СОТВОРИЛА?! — завопила она, отчаянно тряся головой и, как собака, разбрасывая черные брызги.
— Дала тебе информацию к размышлению. — Сильвия злорадно улыбалась. — Теперь ты не похожа на красотку, верно? — Она торжествующе продемонстрировала пустую бутылку: — Не волнуйся, это всего лишь несмываемые чернила.
— Несмываемые чернила? Ты рехнулась? — взвизгнула Адель, в ужасе прижимая руки к груди. — Этот пеньюар стоил двести пятьдесят фунтов!
Когда Милли доехала до дома отца, Адель уже уехала.
— Твоя машина! — возмутилась Милли, когда Ллойд и Джуди вышли ей на встречу.
— Знаю. Раньше меня никогда не называли шлюхой, — усмехнулся Ллойд, воспринимая ситуацию в своей обычной беспечной манере. — Боюсь, обо мне пойдет дурная слава.
Его славная, красная «ауди», припаркованная около дома, была эффектно расписана граффити — особенно выделялись слова «ШЛЮХА», «ПОТАСКУХА», «ПРОСТИТУТКА».
— Сегодня утром твой отец поленился идти до пляжа пешком, поэтому мы поехали в моей машине, — объяснила Джуди. — Когда отъезжали, мы видели женщину в сером «рено». Вероятно, она решила, что машина Ллойда принадлежит Адель.
— Сильвия сначала проделала это, а потом позвонила в дверь. Черт, наверное, мама в ужасном состоянии.
— Когда мы вернулись, она отмывалась в душе уже добрых сорок минут. Эти чернила непросто оттереть. Не представляю, что подумают о твоей матери пассажиры лондонского поезда. — Ллойд очень старался сохранять серьезное лицо. — Сегодня самый жаркий день в году, а она упакована, как пчеловод... черная вуаль, длинные перчатки и шляпа величиной с сомбреро.
— Это все я виновата, — сокрушалась Милли. — Если бы я не спала сегодня утром, когда приезжала Сильвия, я бы никогда не дала ей ваш адрес.
— Пожалуйста, только послушай, что ты говоришь! — Ллойд неодобрительно потряс головой. — В первую очередь виновата твоя мать — это она связалась с женатым мужчиной.
— И что теперь будет? У них все кончено?
— Она говорила с Тимом Флитвудом перед отъездом, — беззаботно сказала Джуди. — Зачитала ему расписание поездов и решительно заявила, что у него есть двадцать четыре часа, чтобы уйти от Сильвии и поехать вслед за ней в Лондон.
Милли широко раскрыла глаза.
— Черт, думаете, он это сделает?
— Ну, мы слышали только то, что говорила Адель, — пожала плечами Джуди. — Но должна сказать, у нее был тон матери, приказывающей подростку прибраться в комнате.
— Я все еще не могу поверить, — удивлялась Милли, протирая солнечные очки подолом своей юбки в горошек. — Нашла с кем закрутить роман. Как ему удавалось так надолго убегать от Сильвии, чтобы встречаться с мамой? Я считала, что Сильвия установила на нем электронный датчик.
— Он записался на вечерние курсы, — сказала Джуди. — Адель мне объяснила, когда паковала вещи.
— И Сильвия не записалась вместе с ним? — Это было поразительно. Каждый год они записывались на какие-нибудь курсы и всегда ходили парой.
— Он записался в мужскую дискуссионную группу «Роль мужчины в двадцать первом веке; исследование подавленных эмоций». — Джуди героически сдерживала смех. — Очевидно, он заявил Сильвии, что хочет раскрыть свое внутреннее «я». И это сработало, но на прошлой неделе Сильвия во всем разобралась. Она явилась в Общественный центр, когда группа уже расходилась, и выяснила, что Тим не удосужился посетить ни одного занятия.
Милли все еще считала, что во всем этом есть и ее вина. Она наблюдала, как ее отец лизнул указательный палец и попытался оттереть с капота своей машины выполненное несмываемым фломастером граффити.