В других дневниковых записях Толстого тоже содержатся его высказывания по вопросу о противоречиях между правящими классами и рабочими массами, использованные им в его трактате.87
Черновые рукописи Толстого заключают в себе его мысли по этому вопросу, представляющие большой интерес, хотя автором они и не были включены в окончательный текст трактата (см. вар. № 4).
В VI главе Толстой поместил в собственном переводе высказывания о войне из сочинений Мопассана («Sur l'eau»), Рода («Le sens de la vie») и Вогюэ («A travers l’exposition. IX. Dernières remarques» – «Revue des Deux Mondes», 1889, novembre.
О Вогюэ Толстой писал еще в Дневнике 22 ноября 1889 г., имея в виду вышеупомянутую его статью, отрывок из которой он привел в VI главе трактата: «Статья Вогюэ о выставке и о войне – надо выписать: оставим, мол, болтунов толковать о том, что благо человечество достигнет наукой, трудом, общением и наступит золотой век, который, если бы наступил, то был бы мерзостью. Нужна кровь и т. д. Очень хотелось писать об этом» (т. 50, стр. 181—182). В завершенной редакции VI главы Толстой писал о Вогюэ, что «люди, которые, как Вогюэ и др., исповедуя закон эволюции, признают войну не только неизбежной, но полезной и потому желательной, – эти люди страшны, ужасны своей нравственной извращенностью» (см. варианты о войне за №№ 5—7).
В 1891 г. в России появился в русском переводе пацифистский роман из эпохи франко-прусской войны немецкой писательницы Берты фон Зутнер (1843—1914) «Waffen nieder!» («Долой оружие!»). Ознакомившись с романом в русском переводе, вышедшем под редакцией Ф. И. Булгакова, Толстой обратился к его автору с письмом от 9 октября 1891 г.: «Я читал ваш роман, который мне прислал г. Булгаков, в то время, как получил ваше письмо.
Я очень ценю ваше произведение, и мне приходит мысль, что опубликование вашего романа является счастливым предзнаменованием.
Отмене невольничества предшествовала знаменитая книга женщины, г-жи Бичер-Стоу, дай бог, чтобы ваша книга предшествовала уничтожению войны. Я не верю, чтобы третейский суд был действенным средством для уничтожения войны. Я заканчиваю одно писание по этому предмету, в котором говорю об единственном средстве, которое, по моему мнению, может сделать войны невозможными. Между тем все усилия, подсказанные искренной любовью к человечеству, принесут свои плоды, и конгресс в Риме, я в этом уверен, будет много содействовать, как и прошлогодний конгресс в Лондоне, популяризации идеи о явном противоречии, в котором находится Европа, между военным положением народов и нравственными правилами христианства и гуманности, которые они исповедуют» (т. 66, стр. 58—60).
Закончив чтение романа Берты Зутнер, Толстой 21 октября отметил в Дневнике: «Вечером читал и кончил «Долой оружие». Хорошо собрано. Видно горячее убеждение, но бездарно» (т. 52, стр. 56).
В завершенной редакции VI главы Толстой высказал отрицательное отношение к конгрессам мира. О втором конгрессе мира, состоявшемся в июне 1890 г. в Лондоне, он писал: «Вот результаты конгресса: собрав с разных концов света от ученых лично или письменно их мнения, конгресс, начав молебствием в соборе и кончив обедом со спичами, в продолжение 5 дней выслушал много речей и пришел к следующим решениям». Далее Толстой излагает 19 пунктов решения этого конгресса, резко обличая его лицемерную деятельность.
В этой же главе Толстой отрицательно отозвался и о третейских судах: «Удивительно, чем могут себя обманывать люди, когда им нужно обмануть себя». Единственное средство, которое, по его мнению, может сделать войны невозможными, это «изменение жизни или сознания» современного общества.
12 ноября 1891 г. Чертков писал Толстому: «Вам, кажется, предстоит теперь окончить ваше большое писание о церкви и воинской повинности. Для этого вам следовало бы иметь под рукою ваше прежнее обращение к «людям братьям»… Поэтому посылаю вам при сем мой список» (ГМТ).
Под «обращением» Чертков разумел неоконченную статью Толстого 1889 г., впервые напечатанную им к Англии под названием «Обращение к людям братьям» в «Полном собрании сочинений Л. Н. Толстого, запрещенных в России», изд. «Свободное слово», т. X, Christchurch, 1904, стр. 143—147.
В нашем издании эта статья напечатана под заглавием «Воззвание» в т. 27, стр. 530—533.
Черткову казалось, что этой статьей Толстой может закончить VIII главу, над которой он работал в то время, предполагая ее сделать заключительной своего трактата.
Толстой ответил Черткову из Бегичевки 25 ноября 1891 г.: «Благодарю за присылку «обращения». Я понимаю, что хорошо бы было заключить им или таким же; но не знаю, выйдет ли» (т. 87, стр. 112).
С приезжавшим в ноябре 1891 г. в Ясную Поляну М. Н. Чистяковым Чертков послал Толстому свои пометки в рукописи трактата.
По поводу этих пометок Толстой писал Черткову из Бегичевки 14 декабря 1891 г.: «С Матвеем Николаевичем расстался как с дорогим братом… Поручение свое об изменениях в рукописи он исполнил в точности. С некоторыми замечаниями я совсем согласен, с другими совсем не согласен и не могу согласиться. Главное, не могу согласиться с смягчениями. Смягчать, оговариваясь, нельзя. Это нарушает весь тон, а тон выражает чувство, а чувство заражает (чувство иногда негодования) больше, чем всякие доводы» (т. 87, стр. 117).
Свои пометки Чертков нанес в последней рукописи (AЧ 35/419) III главы. Эти пометки относительно небольшие. Из них приводим две как наиболее значительные.
В рукописи AЧ 35/419 (л. 45) у Толстого была фраза: «В наше время человек совершенно невежественный или совершенно равнодушный к религии может оставаться в церковной вере». Чертков эту фразу зачеркнул как резко обличительную. Толстой, просматривая, не согласился с ним. Эту фразу он восстановил, но внес в нее незначительные свои изменения, с которыми она потом вошла в окончательный текст.
В той же рукописи на лл. 46 и 47 у Толстого была фраза: «С самого первого пробуждения сознания ребенка его начинают обманывать, с торжественностью внушать ему то, во что не верят сами внушающие». Чертков внес изменение: «во что большей частью сами не верят внушающие». Толстой не согласился, чертковские поправки зачеркнул и фразу оставил в прежней редакции, полностью совпадающей с печатной.
30 декабря 1891 г., возвращаясь из Бегичевки в Москву, Толстой писал с дороги Черткову, прося его внести исправление «в 3-й главе, где говорится о том, что необходимо выбрать Нагорную проповедь или символ веры Никейский, надо поставить «Константинопольско-Никейский» (т. 87, стр. 119).
Толстой назвал символ веры константинопольско-никейским потому, что он был составлен на двух вселенских соборах: первом в малоазиатском городе Никее в 325 г. и втором в городе Константинополе в 381 г.
Однако в последней авторской рукописи (AЧ 21/40) и в окончательном тексте это место читается в следующей редакции: «Нагорная проповедь или символ веры; нельзя верить тому и другому. И церковники выбрали последнее: символ веры учится и читается, как молитва и в церквах, а Нагорная проповедь исключена даже из чтений евангельских в церквах, так что в церквах никогда, кроме как в те дни, когда читается всё Евангелие, прихожане не услышат ее».
7
Деятельность Толстого по оказанию помощи голодающим крестьянам продолжалась и в 1892 г. Уделяя ей много внимания и времени, Толстой в то же время продолжал напряженно работать и над своим трактатом.
15 января 1892 г. Толстой сообщал из Москвы Черткову: «Я еще в Москве, и очень каюсь, тягочусь здешней жизнью… Одно, чем могу немного утешаться, это то, что написал здесь и, кажется, что кончил 8-ю главу. Всё это вышло не так, как я думал. То воззвание, которое я думал и вы посоветовали поместить в конце, не подошло. Но, кажется, вышло так, как должно было. Завтра, если буду жив, поправлю по переписанному, и надеюсь, что исправлю, вычеркну, прибавлю, переставлю, но не изменю» (т. 87, стр. 123—124). Цитированное письмо свидетельствовало, что Толстой не воспользовался списком со своей неоконченной статьи 1889 г., посланным ему Чертковым 12 ноября 1891 г.
VIII глава потребовала от него большого, напряженного труда. «Вот уже 3-й месяц всё пишу, переделываю и переделываю 8-ю, последнюю, главу моего сочинения… и всё не могу кончить, всё кажется не так сильно и убедительно, как оно у меня в сердце и в голове», – сообщал Толстой из Бегичевки Д. А. Хилкову 31 января 1892 г. (т. 66, стр. 147).
3 февраля он отметил в Дневнике: «Пытался писать, не идет» (т. 52, стр. 61).
29 февраля: «Всё пишу и не могу кончить» (т. 52, стр. 63).
3 апреля: «Всё время стараюсь кончить 8-ую главу и всё дальше от конца» (т. 52, стр. 64).
В марте 1892 г. к Толстому в Москву приезжал от Черткова М. Н. Чистяков за рукописью VIII главы. Толстой предполагал свою работу закончить в скором времени. Но М. Н. Чистяков, пробыв некоторое время в Москве в ожидании рукописи, съездив по поручению Толстого в Бегичевку, в начале апреля уехал из Москвы, не дождавшись окончания работы над VIII главой.
Письмом от 9 апреля 1892 г. он уведомлял Черткова: «8-ю главу Лев Николаевич очень хотел окончить к моему возвращению88 и послать со мной к тебе на просмотр, но так и не докончил, и когда докончит – трудно сказать» (т. 87, стр. 136).