Поместить всех женатых в казармы не было возможности, и потому не имеющим казенного помещения, каковых в 1841 году было до 30 семейств, полк выдавал для найма квартир деньги от 4 до 6 рублей в треть. Так продолжалось до 1851 года, когда полковой командир, найдя «неудобным и для службы вредным дозволять нижним чинам… проживать на вольнонаемных квартирах, потому что за ними не может быть надлежащего надзора», поместил их в казармах женатых людей.[199]
Солдаты Л.-гв. Московского полка стирают белье. Худ. А.И. Гебенс. 1850 г.
Женатые составляли небольшую часть от общего числа солдат, не более четверти в каждом полку. Начальство не слишком поощряло браки солдат из-за отсутствия места в казармах для солдатских семей. По той же причине оно было недовольно, если солдатские жены и дети приезжали из деревень и поселялись вместе с мужьями, но с этим ничего нельзя было поделать. Тем, кто не успевал жениться в своей деревне, трудно было найти жену в Петербурге, где среди простонародья ощущалась нехватка женщин. В первой половине XIX века численность мужского населения столицы была в два раза больше женского. Виной тому — большой воинский гарнизон и множество крестьян, мастеровых, которые приезжали со всех окрестных губерний поодиночке и целыми артелями на заработки. В то время говорили, что в Петербурге «много народа и нет народа», имея в виду, что большинство простолюдинов не являются постоянными жителями города.
Солдаты гвардейских полков, когда их выпускали в город, старались не упускать случая, чтобы завести любовную интригу. Эти были высокие стройные красавцы в ладно сидящих мундирах, киверах и касках или в щегольски приталенных шинелях и лихо заломленных фуражках. Но по причине дефицита женщин они имели в городе не слишком богатый выбор для сватовства или даже для короткого любовного приключения, и потому были невзыскательны. Они заглядывались на улице на всех торговок, кухарок, прачек, служанок, любых женщин простого звания. Неслучайно Гоголь в своей повести «Шинель», подчеркивая неприглядную внешность жены портного Петровича, писал: «…красотою, кажется, она не могла похвастаться; по крайней мере, при встрече с нею одни только гвардейские солдаты заглядывали ей под чепчик, моргнувши усом и испустивши какой-то особый голос».[200] Зато во время маневров под Красным Селом солдаты-гвардейцы атаковали всех хорошеньких крестьянок соседних деревень. Картины тогдашних художников с фотографической точностью и добродушным юмором отражают моменты заигрываний, ухаживаний и поцелуев. Красивая и мужественная внешность, ловкость и напористость движений, ограниченность во времени, которая приучала быть решительным и жадно пользоваться всеми радостями жизни — все это делало солдат неотразимыми. Крепкие, сильные, молодые, но уже опытные, пообвыкшиеся на службе нижние чины гораздо легче завоевывали сердца деревенских красавиц, чем простые и привычные неотесанные парни-односельчане. Еще больше возможностей для амурных подвигов солдаты имели в походах, где на каждой стоянке встречались новые женщины. К тому же в провинции играла дополнительную роль принадлежность гвардейцев к Петербургу, близость к царю — подробности можно было присочинить.
На картине А.И. Гебенса 1849 года «Измайловцы играют в шахматы» щеголеватый солдат орлиным взором и бойкими речами приятно смущает двух сидящих на лавочке деревенских красавиц, что приводит в отчаяние проходящего мимо них молодого крестьянина. Другая его картина 1850 года «Солдаты Л.-гв. Московского полка стирают белье» показывает полную игривых намеков сцену у ручья между солдатами и соблазнительными селянками. На картине А.И. Шарлеманя «Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров 1851 года» бравый улан прижал девушку к срубу колодца, расставив ноги пошире, чтобы не упустить свою добычу, а зачехленная по-походному уланская шапка небрежно сброшена на землю, чтобы не мешала страстным поцелуям. На картине Б.П. Виллевальде 1850-х годов «Сцена у верстового столба» товарищи по гвардейской бригаде, уланы и конногренадеры, щеголяют своей лихой посадкой перед двумя крестьянками, а самый бойкий улан уже соскочил с коня и ринулся в приятную для обеих сторон атаку. Похожий момент изображен на картине М.О. Микешина 1853 года «Лейб-гусары у водопоя».
Несмотря на всю свою мужскую привлекательность, большинство николаевских солдат оставалось холостыми. Не каждая девушка пошла бы за того, кому всю жизнь придется тянуть солдатскую лямку, ютится в тесных неудобных помещениях для женатых нижних чинов; к тому же и детям предстояла солдатчина.
В одном из стихотворений Н.А. Некрасова, написанном в 1850 году под впечатлением увиденных на петербургской улице сцен, мы читаем:
Вот идет солдат. Под мышкоюДетский гроб несет, детинушка.На глаза его суровыеСлезы выжала кручинушка.А как было живо дитятко,То и дело говорилося:«Чтоб ты лопнуло проклятое!Да зачем ты и родилося?»[201]
В немногих строках — целая трагедия. Можно предположить, что матерью этого младенца была солдатская жена, не сумевшая сберечь дитя в губительном для него казарменном воздухе, или какая-нибудь живущая в городе прислуга. Беременность и рождение ребенка лишили ее места и средств к существованию.
Измайловцы играют в шахматы. Худ. А.И. Гебенс. 1849 г.
Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров. Худ. А.И. Шарлемань. 1851 г.
Одной из причин, по которой солдаты, прослужившие полный срок, оставались на сверхсрочную службу, было то, что за много лет под ружьем они отрывались от своих крестьянских корней, от родни — за время их отсутствия в деревне сменялось целое поколение — и им зачастую было просто некуда идти из казармы. Случалось и так, что в деревне их уже никто не ждал. Кроме того, от крестьянской работы солдат за долгие годы отвыкал, зато служба становилась привычным делом, казарма — домом, рота, эскадрон или батарея — семьей.
Старослужащих солдат назвали «дядьками». Молодой солдатик обычно так и обращался к своему старшему товарищу — «дядя», или «дяденька», прибавляя фамилию. Каждому с детства известны лермонтовские стихи, начинающиеся словами: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Для простого крестьянского парня, вырванного из семьи и затянутого в солдатский мундир, попавшего в непривычную обстановку, старый солдат, оказывающий ему покровительство, особенно земляк, был наподобие родственника.
Самые расторопные нижние чины, показавшие себя хорошими строевиками, обратившие на себя внимание ротных командиров, становились унтер-офицерами и назначались отделенными командирами. В николаевские времена это были люди строгие, суровые и требовательные, а порой и жестокие. Но на этих свирепых унтерах держалась служба. Опытный, грамотный и справедливый унтер-офицер, несмотря на суровый нрав, был для рядовых настоящим авторитетом, пользовался их уважением. Военные писатели того времени с юмором описывают, как солидные заслуженные унтера стараются добавлять в свою речь как можно больше подслушанных у господ мудреных слов и выражений, не вполне понимая их смысл, но простые неграмотные солдаты, слыша иностранные слова и научные термины, невольно проникались еще большим уважением к своему ближайшему начальнику.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});