Оторвавшись от стола, адмирал быстро продиктовал еще одну светограмму мателотам, возложив на «Кронштадт» обязанность любой ценой защитить авианосец, и в первую очередь от вероятных торпедных атак с подбойного борта. «Чапаеву» приказывалось после первого же залпа на полной скорости уходить на северо-восток, не отрываясь, однако, слишком далеко. Красный огонек ратьера отбарабанил услышанное и, щелкнув, заткнулся. С двадцати миль его вряд ли можно было разглядеть, но мигающее световое пятно среди непроглядной темноты действовало на нервы всем.
На борту «Чапаева» гудящие элеваторы выдали первую порцию снарядов к палубным «соткам». Прислонив лицо к стеклу и закрыв ладонями пространство между его поверхностью и скулами, Осадченко смотрел сквозь потоки дождя, как призрачные фигуры матросов в дождевиках в полной темноте возились вокруг своих орудий, готовя их к бою. Страх за будущую судьбу в случае поражения смешивался в нем с непосредственным страхом за свою жизнь, причем страх последний был гораздо менее реальным. Откомандовав два военных года последним лидером на Балтике и дослужившись до капитана 1-го ранга в должности командующего дивизионом эсминцев, Осадченко никогда прежде не попадал в ситуацию, когда шансы отбиться по сравнению с шансами врага утопить лично тебя были бы настолько разными. К артиллерийскому вооружению «Чапаева» он, привыкнув к большим калибрам, относился с презрением – но сейчас ничего лучшего у него не было. Авианосец немного отстал от эскадры, и туши тяжелых кораблей уменьшились в размерах на фоне чуть-чуть посеревшей полоски неба.
На всех трех советских кораблях моряки, переодетые в «первый срок», при наградах и кортиках – у кого были – замерли в молчании. Враг нашел их, и ни уйти, ни отказаться от боя было нельзя. Командир «Чапаева» сжимал в ладони «счастливую пуговицу», найденную когда-то на асфальте возле Университета, в проеме между Двенадцатью Коллегиями и Кунсткамерой. Шириной в пятак, она с тех пор обкололась по краям, оставив зазубренные пластмассовые сколы, но по-прежнему оставляла в душе теплое ощущение. В удивившей комиссара «Кронштадта» своим весельем шестидюймовой башне противоминного калибра матросы, клацая зубами, стаскивали с себя бушлаты – через минуту после начала стрельбы температура в башне поднималась до тропической, а ни одной свободной секунды у них тогда не будет. Двое старшин, кореша на всю жизнь, стащили и робы, а затем обменялись тельняшками, мелькнув молочно-белыми плечами с одинаковыми наколками в виде якорей. Не отделяющий себя от расчета старший лейтенант снял бушлат вместе со всеми остальными и теперь пытался согреться, обнимая себя за плечи и изо всех сил дергая ногами. Почувствовав тычок в спину, он обернулся и увидел матроса-замкового, держащего на ладони дюралевый портсигар, затейливо украшенный впаянными завитушками тонкой медной проволоки. Не колеблясь ни секунды, лейтенант сорвал с запястья выменянные когда-то на винное довольствие немецкие часы и протянул их матросу. «Не подведи нас, старшой, – серьезно сказал тот, сжав ладонью кисть лейтенанта с зажатыми в ней часами. – Твой черед». Тот кивнул, всем сердцем ощущая близость друзей, с которыми он готов был разделить любую судьбу. Единственный страх, испытываемый им в эту минуту, был страх подвести товарищей, сделав что-то не так или растерявшись в критический момент. Оглядев напряженные тела членов своего расчета, лейтенант мысленно поклялся, что ничто не сможет заставить его оставить свой пост.
На стремительно сужающемся пятачке морской поверхности тысячи людей готовились убивать друг друга. Ни один не был уверен, что победит, но странное дело – абсолютно каждый был убежден, что точно останется в живых, несмотря ни на что. Моряки с обеих сторон перебирали в памяти свою жизнь, глядели на фотографии любимых, молились вслух или про себя, искренне или на всякий случай, просто сидели, тупо глядя в переборки в ожидании приказа. На мостике «Дьюк оф Йорка» семнадцатилетний сигнальщик дрожащими руками набирал флагами на фал классическое изречение Нельсона «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг», все равно не видимое в темноте. Адмирал Мур, стоя перед смотровой щелью боевой рубки, сжимал и разжимал челюсти, как бульдог в предвкушении свалки – желваки ходили под кожей, перекатываясь вверх и вниз. Ожидаемая речь о долге и славе произнесена не была, и у некоторых офицеров осталось чувство, что упущено что-то важное. Три линкора выстроились кильватером, разомкнув интервалы и постепенно увеличивая ход до полных тридцати узлов, охватывая голову русской колонны. Наличие поискового радара с большим радиусом действия позволяло англичанам выйти в выгодное положение еще не будучи обнаруженными русскими и затем «поставить палочку над Т», обрушившись на головные русские корабли всей мощью бортовых залпов главного калибра линкоров.
Подойдя к столу Элксенсона, Мур внимательно осмотрел карту с прокладками курсов всех трех эскадр. Соотнесение черчения по карте с реальным положением вещей было высшим пилотажем флотоводческого искусства, в котором сорок лет прослуживший на раскачивающихся палубах адмирал мог дать фору любому обшитому галунами кабинетному любителю военно-морских игр. В данную минуту Гонт со своими фокстерьерами на полном ходу обходил русских справа. Мур не сомневался, что у Гонта хватит выдержки и здравого смысла удержаться от соблазна первого торпедного залпа из темноты по ничего не подозревающему противнику. Будь у него больше эсминцев, он и сам начал бы с этого, но эсминцы будут нужны для завершения боя: пример «Бисмарка» ясно показал, что потопить современный линкор одной артиллерией практически нереально. Пример «Худа», с другой стороны, не менее убедительно продемонстрировал, что и такое вполне может случиться. Адмирал надеялся, что Всевышний не сыграет с ним подобную шутку, но жизнь научила его, что полагаться на чувство юмора Вседержителя не стоит – оно у него весьма своеобразное.
Напряжение все возрастало. Британская эскадра уже прошла траверз русских и с каждым оборотом винтов уходила вперед. Восточная сторона горизонта скоро должна была начать светлеть, обрисовывая силуэты русских кораблей, в то время как «Кинг Джорджи» нанесут удар из тени. Солнце даст им полчаса превосходства, пока не посветлеет настолько, что они окажутся в том же положении. Тогда придет очередь Гонта. Если бы догнать врага удалось хотя бы на час раньше, судьба боя решилась бы еще в темноте, теперь же приходилось думать о классических, времен Ютланда, проблемах плюсов и минусов светлой и темной сторон горизонта. То, что Большому флоту приходилось обращать на это внимание, было национальным позором. Скупой не просто платит дважды. Проигравшему придется расплачиваться за свою скупость до конца жизни.
В течение пятнадцати минут британские линкоры ушли на тридцать кабельтовых вперед, и Мур наконец отдал приказ о сближении. Еще через пять минут развернутые вправо башни дрогнули, поймав цель, – артиллерийский радар выдал на них первые достоверные сведения. Правый ряд цифр в окошке счетчика дальномерных показателей в постах управления стрельбой, тренькнув, провернулся и пошел вращаться, со щелканьем отсчитывая ряды от девятки до нуля и снова на девятку. Мур не отрывался от окуляров, ворочая в щели боевой рубки тяжелым адмиралтейским биноклем. Ему показалось, что что-то черное, воздушно-неуловимое и размытое мелькнуло и тут же пропало где-то на самой границе горизонта, через несколько минут уже слезящиеся от напряжения глаза адмирала снова поймали это «что-то» на том же почти месте, и Мур внутренне охнул, пораженный.
Тонкие черты вынырнувших из темноты силуэтов были непередаваемо прекрасны той жестокой красотой архитектуры, которая могла восхитить только профессионального моряка классической линкорной школы. Детали невозможно было разглядеть, расстояние скрадывало их черты, но сердце замирало от красоты хищных созданий человеческого гения. Так был красив «Худ», переставший существовать в одной мгновенной вспышке разлагающегося кордита, такими были линейные крейсера эскадры Битти, идущие навстречу своей судьбе, таким был, наверное, даже немецкий «Шарнхорст», когда Фрейзер поймал его в декабре сорок третьего. Похожие на бронированные утюги «Кинг Джорджи» и два «Нельсона», составляющие ныне основу боевой мощи Британской Империи на морях, были отвратительны, хотя и функциональны, и от этого было еще тяжелее принадлежать к ним в это страшное и интересное время.
Опомнившись, Мур оторвался от бинокля, обернувшись к ждущим его офицерам.
– Дистанция?
– Сто двадцать четыре кабельтова. – Элксенсону даже не пришлось заглядывать в записи, чтобы ответить на адмиральский вопрос.
– Я, вероятно, слишком хотел увидеть их собственными глазами, – огорченным тоном сказал Мур. – Теперь нам придется уменьшить ход. Угол «А» все еще открыт?