Читать интересную книгу Хаидэ - Елена Блонди

Главное сейчас — проверить, все ли он помнит о том мокром утре, когда после грозы они с Ахаттой и мертвым маленьким Торзой сидели у странного костра, под трепещущими радужными веерами, что развертывал горящий лишайник со старого дерева.

И ждали.

Глава 29

Перед самым утром, в размытой темноте, что становилась все тоньше, в кроне корявого дерева, протянувшего над землей пласты мощных ветвей, проснулись странные птицы. Захрипели, икая, и задремавшая было Ахатта оглянулась, прижимая к груди ребенка. Плоская крона четко виднелась на фоне бледной темноты и Ахатта, не разглядывая шевеления в листьях, снова уставилась вперед, до рези в глазах пытаясь рассмотреть серые скалы и кривые вершины. Они должны прийти! Должны увидеть костер! А вдруг уже поздно? Вдруг они ждали и ждали, но время прошло, и жрецы отозвали дозорных и снова вернулись к своим черным делам. И одно из их дел — судьба ее мальчика.

Она смотрела, иногда отводя слезящиеся глаза и оглядывая светлеющую равнину, пустую и мокрую после ночной грозы. Как все спуталось, какими кошмарными узлами связалась жизнь, которую она когда-то решила повернуть сама, своим детским еще разумением. Неужто все, что валится на нее, каждая горесть, это отголоски того бега в ночь, на гнилые болота? И сколько неумолимые боги будут наказывать ее за девчоночью глупость?

В траве затрещала перепелка, тонко прозвенели жаворонки свою нехитрую прозрачную песенку, вдалеке захлопал крыльями фазан, вырываясь из-под куста, и кинулся вверх, а там, над бледным рассветным сумраком, крылья вдруг полыхнули рыжим пламенем — из-за левой горы показался ослепительный краешек солнца. И степь грохнула, закричала, заголосила тысячью птичьих песен, таких радостных, что на глаза женщины навернулись слезы.

Солнце всходило, и широкая тень от горы уползала, как подобранный темный подол, стремясь к подножию горного кряжа. И там, где упал утренний свет, загорались искры в каплях дождя. Зеленые, рыжие, красные, голубоватые травы сверкали алмазной пылью. Будто огромный ковер во всю степь, новый и радостный.

— Вот что ткут паучихи Арахны, пусть всегда будут сильны их пальцы.

— Что? — она повернулась, силясь рассмотреть лицо Убога, сидящего рядом на валуне, — что ты сказал?

Тот пожал плечами, улыбаясь, и улыбка привела ее в ярость.

— Всем радостно. Всем, кроме меня, — глухо проговорила, — все поет и смеется. Даже ты.

— Это песни не радости, люба моя жена. Это жизнь. Смотри-смотри!

Вдалеке по траве пробежала серебряная волна, мелькнула рыжей лентой лиса, прыгая, и исчезла снова, унося в пасти фазана с вывернутым крылом.

— Он пел.

— Ладно. Я поняла. Все стрекочет, все родится и помирает. Сиди, Ахатта, и радуйся, что родилась. Так?

Но Убог, старательно думая, не нашел нужных слов и просто сказал ей:

— Люба моя, жена.

Тронул грязный рукав. Ахатта отвернулась. И увидела жрецов.

На выступе правого склона они стояли, укрытые тенью, а солнце, взойдя, очерчивало гору резким светом, делая тень еще чернее. Но белые одежды тускло светили, и казалось, гора щерит зубы — шесть клыков на черном лице.

Ахатта медленно встала, прижимая мальчика непослушными руками и не чувствуя своего лица. Казалось, не сможет и сказать, так омертвели губы. Потому молча шагнула вперед, вздымая подолом легкую золу догоревшего костра.

— Мне что делать, люба моя, жена? — растерянно спросил за спиной Убог.

— Иди за мной. Молчи, — губы все же шевелились и, прерывисто вздохнув, она медленно двинулась по высокой траве к подножию горы, пытаясь собрать беспорядочно скачущие в голове мысли. Топая следом, Убог, ничуть не испугавшийся шестерых, напомнил ей:

— Я сильный. И меч у меня. Стрелы.

— Держишь?

— Того, толстого. С краю.

Женщина перевела дыхание. Он верно сообразил. Даже если выскочат из тайных пещер тойры, помчатся к ним, жрец-Пастух умрет раньше. И они там сверху, конечно, видят натянутый за ее плечом лук сильного воина. А у нее — ребенок. И его им надо сберечь.

Ноги промокли, подол тяжело волочился, собирая обильную росу с верхушек травы. А шесть фигур приближались, становясь яснее. Похоже, они не привели с собой молодых тойров. Может быть, с того дня, как тойры тащили ее лабиринтами, а из горы слышался шум и вопли, когда их дружки в бешенстве разоряли отравленную пещеру, жрецам не так сладко приходится в тупом и послушном племени?

Но думать было некогда и оставалось поступать по-женски, как она и привыкла всю свою жизнь — раз уж пришла, надо делать, хоть что-то.

Заяц бежит, глаз косит, да все равно прибежит, вспомнила старую поговорку. Не бывает так, чтоб не было конца у пути…

Встала и подняла сверток, протягивая его смотрящим сверху жрецам.

— Вот мена за моего сына, владыки тойров! Это князь Торза, внук Торзы непобедимого, сын светлой княгини Хаидэ! Возьмите его и верните мне моего мальчика.

Она держала сверток на дрожащих руках, а жрецы наклоняли головы, как стервятники, разглядывая добычу.

— Покажи нам его лицо, — медленный голос Пастуха заставил ее вздрогнуть, напоминая о том, как стоял на скале над вечерним пляжем, когда Исма спас ее от тойров.

Снова прижав мальчика к груди, она откинула краешек покрывала, и свет упал на спокойное личико, крася его в живой розовый цвет. Зажегся искрами на тонких бронзовых волосах. Убедившись, что жрецы рассмотрели лицо, Ахатта снова накинула покрывало.

— Он спит. Вы мне верите? Это маленький князь.

Пастух усмехнулся.

— Ты бы не пришла сюда с чужим ребенком, стрела для бога. Не решилась бы. Тебя ведет судьба. Сейчас Целитель спустится и возьмет его…

— Нет! — она подняла руку, узкое лезвие сверкнуло на солнце, касаясь острием груди мальчика, — сделайте шаг и я убью его!

— Как же нам быть? — озабоченно и с насмешкой спросил Пастух, — как быть, матерь мертвого сына?

— Что? — Ахатта покачнулась, водя глазами по мгновенно потемневшей степи.

Он понял, что мальчик мертв! И смеется…

— Твое тело полно яда, стрела. Ты знаешь, что убьешь сына собой, одним лишь касанием?

Темнота расползлась, и Ахата облизнула сухие губы. Вот он о чем.

— Это мое дело. Приведите мальчика и оставьте у дерева. А я положу князя тут, под горой. И если сделаете не так, стрела найдет все ваши сердца, по очереди.

Помолчав, Пастух кивнул.

— Тебе не уйти от судьбы, но давай поиграем.

Он поднял руки, белые рукава сползли, открывая унизанные браслетами запястья. И чуть сбоку, из невидимой расщелины в скале вышла Тека, ведя за руку худенького малыша, черноволосого, с узкими глазами и высокими, как у матери скулами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});