— А мне нравится дождь, — сказал я. — Нравится работать под шум дождевых капель за окном.
— Ветер, — добавила Катя. — Я люблю ветер. А он любит меня… — Она поднялась, раскинула руки. Подставила ветру лицо. — Давай, покажи себя! Ну же!
Налетевший порыв ветра взметнул ее волосы. Качнулись веточки яблонь, снова стало тихо.
— Вот так вот… — Катя снова села на скамейку.
Стало тихо. Я смотрел на радугу, вспоминал общение Кати с ветром и чувствовал, как моя душа наполняется теплом и умиротворением. Но было и что-то еще — удивительное, непередаваемое чувство. Ощущение сопричастности? Может быть. Сопричастности тому, что находилось где-то здесь, рядом. Неописуемое, удивительное, божественное — у меня не находилось слов, чтобы описать то, что я чувствовал. Я ощущал его присутствие, сердце наполнилось тонкой щемящей болью. Болью приятной и мучительной — меня просто переполняло нечто, лежащее вне слов.
— О чем задумался? — спросила Катя.
— Джара, — ответил я. — Она с нами.
— Что-то действительно изменилось, — согласилась Настя. — Я чувствую это с тех пор, как мы приехали. Мир просто ожил, расцвел, стал ярким. Я смотрю на него, а он смотрит на меня… — По щеке Насти скатилась слеза.
— Ты плачешь? — удивилась Катя.
— Это от радости, — ответила Настя. — Посмотри! — Она встала, развела руки. Запрокинула голову. — Этот мир с нами. Разве может быть что-то чудеснее?!
Словно подтверждая слова девушки, послышался отдаленный раскат грома. Настя взглянула на нас, я увидел ее сияющие глаза.
— Будет гроза, — сказала она. — Сильная гроза, с ливнем и молниями. Она отмоет этот город от летней пыли.
— И еще будет ветер, — добавила Катя. — Он будет валить старые деревья, срывать ветхие крыши. Уносить зонтики. Никто не уйдет от него.
— Может, не надо сорванных крыш? — предложил я. — Ограничимся зонтиками?
— Я не могу остановить ветер, — ответила Катя. — Он сам решает, что ему делать. И не виноват, если кто-то оказывается на его пути.
— А утром снова выглянет солнце и появится радуга, — добавила Настя. — Такая же, как эта, или даже лучше.
— И тогда мы пойдем гулять, — продолжила Катя. — Пройдемся по чистым улицам, полюбуемся купающимися в лужах воробьями. Потом отправимся к реке — поглядеть на крикливых чаек и лениво ползущие теплоходы. Ты купишь нам мороженое, — она бросила на меня строгий взгляд, — мы сядем на скамейку, будем есть мороженое и смотреть на этот мир. А мир будет смотреть на нас.
— Так все и произойдет, — закончила Настя и снова села на скамейку.
— Верю, — кивнул я. — И часто теперь можно ждать таких катаклизмов?
— Регулярно, — заверила меня Катя. — Каждый раз, когда мы будем к тебе наведываться.
Снова стало тихо. Радуга уже почти исчезла, небо затягивали тяжелые грозовые облака. Черными молниями метались стрижи, ожидая бурю, в их стремительном полете не чувствовалось страха. Наоборот, птицы радовались буйству стихии. Я смотрел на мир, и меня переполнял восторг. Мне уже мало было дождя — я тоже хотел бури. И знал, что ее хочу не только я, но и весь этот чудесный блистающий мир.
А потом упали первые капли. Спустя минуту дождь барабанил по крыше, мы зашли в дом. Поднявшись на второй этаж, я вошел в кабинет, открыл окно. Порыв ветра сбросил со стола какие-то листки, я не стал их поднимать. Сел в кресло, глянул на улицу. Удовлетворенно вздохнул.
Мне было хорошо. Я смотрел в окно и удивлялся тому, насколько далеким теперь казалось все, связанное с Харамом. Волею судеб я заглянул на территорию тьмы, и мне там не понравилось. Не то это, не для меня. Мне не нужны могущественные артефакты, я не хочу зависеть от их силы. Мой мир здесь — с этим ветром, с этим дождем. С этими раскатами грома. С солнцем, которое выглянет завтра утром, с радугой, что протянется над всем городом. С моими друзьями. И так теперь будет всегда.
2009