стороны готов немедленно подтвердить любыми официальными бумагами здоровье Елизаветы. Но есть ещё и Святая Церковь, которую представляете вы, матушка Клавдия. Могу я надеяться, что вы снимите все обвинения дознавателей с моей пациентки?
— Можете, — подтвердила монахиня и тут же разочаровала. — Но это не в моей власти. Будь Елизавета простой женщиной, то хоть сейчас составила бы её помилование. Проблема в том, что она состоит на особом учёте из-за своего Дара. Такие дела рассматривают те, кто сюда и отправлял: дознаватели Святой Церкви. Они обязаны провести своё расследование в Доме Призрения.
— Здесь на месте и разберёмся? — поинтересовалась Екатерина Михайловна. — Я сама готова дать показания, что Елизавета абсолютно вменяема.
— Извините, но это делается не так. Процедура оправдания имеющей Дар редкая, так как нагрешившие с ним почти никогда не покидают стен монастыря, ибо проступки их тяжелы. Но я её знаю хорошо. Елизавете придётся снова ехать в узилище. Там провести заключённой десять дней в аскезе и молитвах, общаясь исключительно с настоятельницей. Именно она будет представлять Елизавету перед судом дознавателей. Может выступить как защитница, а может быть и обвинительницей. Так что, как видите, от меня практически ничего не зависит. Могу всего лишь дать шанс, написав прошение о досрочном рассмотрении дела.
— Я поеду с вами! — тоном, не терпящим возражений, воскликнул Илья Андреевич.
— А вот это лишнее, доктор, — охладила его пыл Клавдия. — Никто вас туда не пропустит и слушать не станет, так как не тело, а душу судить будут. Не лезьте со своим мирским туда, куда не стоит. Другое дело, что мне не возбраняется отправиться с Елизаветой. Заодно и с матушкой Софьей пообщаюсь, да о жизни в приюте расскажу так, как сама вижу. Без бумажек.
— Когда едем? — спросила я, внутренне сжавшись от предстоящих событий.
— Не торопись. Я не договорила. Ты не обыкновенная дурочка, а с Даром. Таким возможность на помилование предоставляется всего раз. Откажут — из узилища не выйдешь. Останешься там либо послушницей, либо невольницей. Это как суд церковный решит. Я в тебя верю, но чужие люди могут решить по-другому. Не лучше ли тебе здесь спокойно жить и не рисковать?
— Да, Елизавета, подумайте, — согласилась с монахиней княгиня. — О плате за проживание не беспокойтесь. Я уже сообщила милейшему графу Бровину, чтобы он не тратился, так как семья Елецких полностью взяла вас на обеспечение. Вы сами видите, сколько дел при приюте. Так что ваша помощь мне и Илье Андреевичу не помешает. Выход в люди, конечно, для вас будет ограничен, но это не тёмная келья узилища.
— Спасибо, Екатерина Михайловна. Всем вам от всего сердца спасибо, но я поеду. Быть без вины виноватой, трусливо прячась за вашими спинами, не собираюсь. Ну а не повезёт? Что ж! Значит, Господь так решил.
Слух о моём скором отъезде взбудоражил весь приют. Я практически ни на секунду не оставалась одна, постоянно принимая в своих комнатах гостей. Приходили не только простые пациентки, но и “бриллиантовые”.
Хотя сейчас уже не очень уместно их так называть. Теперь все женщины ходят в одинаковых платьях и пользуются равными правами. У княгини Елецкой и Вороны не забалуешь! Постепенно, не видя внешних различий, “бриллиантовые” и “форменные” перемешались. Не во всём, конечно, но во многом. Такое равноправие пошло на пользу обеим группам и внесло позитивный настрой в жизнь нашего дома.
Признаться, я не ожидала, что столько людей так тепло ко мне отнесутся. Даже монахини останавливались и благословляли меня. Все радовались за “нашу Лизоньку”, отчего я сама чувствовала себя не очень уютно. Не привыкла к подобному всеобщему радушию.
Лишь один Илья Андреевич был хмур и задумчив. Временно отослав деятельного Ганса Краузе на отдых в Москву, он забросил все свои опыты и каждую свободную минуту старался проводить рядом со мной.
— Перестаньте переживать, Илья Андреевич, — во время очередной конной прогулки сказала я. — Всё будет хорошо.
— Для вас. Не для меня, — признался он. — Нет, я, естественно, ни на секунду не сомневаюсь, что вас признают абсолютно вменяемой. А что дальше? Вы получите огромное состояние и покинете наш приют. Новая свободная жизнь, новые люди… Вскоре обо мне и вспоминать перестанете. Считайте законченным эгоистом, но меня так и подмывает связать вас и никуда не отпускать.
— Не переживайте. Я обязательно вернусь.
— Это сейчас так говорите.
— Помните, как вы настойчиво спрашивали о моих чувствах к вам?
— Я помню ваш ответ. К сожалению, ни дракона, ни чуда не случилось, а это…
— Я люблю вас и хочу стать вашей женой.
— … “посмотрим” звучит вообще как издевательство. Даёте надежду, а потом… — погрузившись в себя, по инерции продолжал он свой монолог, не сразу поняв смысл моей фразы.
Кажется, дошло. Замолчал, потряс головой. Недоумённо посмотрел на меня, потом на Принцессу, словно пытался понять, кто из нас только что говорил. Наконец пришёл к выводу, что лошади разговаривать не могут, и застыл истуканом.
— Что с вами? — откровенно веселясь от этой картины, поинтересовалась я. — Паралич?
— Галлюцинации. Слуховые. Послышалось, что вы…
— Призналась вам в любви? Так и есть. Илья, я не хочу связывать свою судьбу ни с каким другим мужчиной, кроме вас. И детей от вас хочу. Но учтите, что они могут быть рыжими.
— Я поражён! Лиза! И вы это вот так просто говорите?! Походя?! На конной прогулке?!
— Извините, князь. Заказала оркестр, но он где-то в лесу заблудился. Но если вам недостаточно моих слов, а нужен целый спектакль…
Договорить не успела. Илья рывком выдернул меня из седла. Так быстро, что я даже пикнуть не успела, ощутив лишь, что уже сижу на Тумане в крепких объятиях Елецкого. Не просто сижу, а целуюсь, отдаваясь этому действу с огромным удовольствием.
— Лиза, — оторвавшись от моих губ, проговорил он. — Сегодняшний день я запомню как самый счастливый в своей жизни. Господи! Свершилось! Я до сих пор не могу поверить, что вы это сказали!
— Повторить?
— Конечно!
— Я люблю вас. Вы когда-то признались, что начали испытывать ко мне чувства чуть ли не с первой встречи. Со мною тоже было нечто похожее, и день ото дня они лишь усиливались. Но между князем и мелкой помещицей слишком большая пропасть. Последние сомнения ушли, и вам от меня теперь не отвертеться.
— Не отверчусь! — твёрдо произнёс Елецкий. — Если нужно отказаться от титула, чтобы быть рядом с вами, то сделаю это. Если не получу разрешения императора, то свергну его и сам стану им ради ваших прекрасных глаз. И запомните! Не дай бог, церковники вас заточат в монастырь,