К моменту свадебного пира возвращается Добрыня. О происшедшем он или ничего не знает и попадает домой в этот день случайно, или он узнает об этом от своего вещего коня или от вещей птицы и т. д. и спешит домой.
Мать часто не сразу узнает его. Он обычно требует себе одежды калики или скомороха и идет на половину своей жены либо во дворец Владимира, где происходит свадебный пир.
Появление на свадебном пиру скомороха никого не удивляет, и ему указывают соответственное его положению не очень почетное место на печке, куда Добрыня и садится. Добрыня просит разрешения поиграть.
Выше, при разборе былины о Садко, можно было отметить, что игра Садко отражает высокую древнерусскую музыкальную культуру народа. То же можно сказать о игре Добрыни. Хотя он одет скоморохом, но играет не как скоморох, а совсем по-иному. Певцы передают то глубокое впечатление, которое производят игра и пение Добрыни:
Натягивал тетивочки шелковые,На тые струночки золоченые,Учал по струночкам похаживать,Учал он голосом поваживать…Ан от старого все до малогоТут все на пиру призамолкнули,Сами говорят таково слово:Что не быть это удалой скоморошине,А тому ли надо быть русскомуБыть удалому доброму молодцу.(Рыбн. 26)
Слушающие отвечают на игру не только глубоким молчанием, но и слезами. Иногда плачет Евпраксия, жена Владимира, иногда мать Добрыни, иногда его жена Настасья Никулишна. Присутствующие здесь скоморохи и гусляры-профессионалы вынуждены признать, что он играет лучше их всех и что такой игры они никогда не слышали.
На пиру игроки все приумолкнули,Все скоморохи приослухались.Эдакой игры на свете не слыхано,На белоем не видано.(Рыбн. 8)
В некоторых случаях мать, в других жена или кто-нибудь из гостей вспоминает Добрыню: такие же у него были гусли и так же он играл.
Так подготовляется узнавание Добрыни. Игра восхищает даже Владимира, который меньше всех способен плакать от музыки. Теперь он предлагает ему место на пиру по выбору, и Добрыня садится против молодой. Он просит милости: разрешить ему поднести ей чару вина и поздравить ее. Иногда, наоборот, он принимает чару из ее рук и выпивает ее до дна. В обоих случаях, поднося своей жене чару или возвращая ее, он бросает на дно кольцо. Так он дает себя узнать своей жене. Она первая его узнает. Следует сцена, чрезвычайно выразительная по своей реалистичности и характерная для стиля всей этой былины: Настасья перепрыгивает через стол и бросается прямо в объятия своего мужа. Сдержанный Добрыня несколько озадачен такой непосредственностью своей жены; он говорит:
А и ты, душка, Настасья Никулишна!Прямо не скачи, не бесчести стол;Будет пора, кругом обойдешь.(К. Д. 21)
Но этот непосредственный ее жест выражает самые глубокие, самые сокровенные чувства: она любит и признает только своего мужа, Добрыню, у нее никогда нет ни малейших колебаний или сомнений. И значит, настоящей вины, которая хоть отдаленно напоминала бы неверность или измену, за ней нет. Ее муж считался умершим, она вынуждена была выйти за другого. Она вышла за Алешу не потому, что она этого хотела, а потому, что ее к этому принудили. Тем не менее она все же чувствует себя виноватой. В чем, собственно, состоит ее вина, об этом никогда ничего не говорится. Настасья ее не определяет, но чувствует. Поэтому она бросается своему мужу в ноги.
Ты прости-тко, прости бабу глупую,Твою жонку прости неразумную!(Кир. II, 11)
Добрыня всегда ее прощает и принимает. Он подымает ее со словами:
Живи-тко, живи по-прежнему.
Так певцы вместе с Добрыней произносят суд над его женой оправдывают ее.
Теперь предстоит суд над Алешей. Добрыня никогда не обвиняет его в том, что он сватался; в этом он прощает его сразу, вина его в другом: в том, что он принес ложное известие о его смерти, что он действовал обманом. Хотя об этом нигде не говорится, но надо предполагать, что без такой хитрости Алеша никогда не добился бы согласия Настасьи. Не в том беда, что он сватался, а в том, что для достижения своей цели он прибегал к не совсем безупречным средствам. Другие певцы устами Добрыни ставят Алеше в вину то, что он заставил плакать Добрынину мать.
Я за это тебя да я тебя прощу,Что ты взял мою да молоду жену,А за другое дело да тебя нельзя простить:Уж ты ездил, Алеша, во чистом поле,А увидел меня, видно, да видно мертвого,А привез ты славушку вот нехорошуюКо моей ты родимой да родной матушке,Оскорбил ты матушку мою несчастную.(Григ. III, 1)
В тех случаях, когда Добрыня укоряет Алешу именно за это, он не склонен его щадить: он «стукает» его о кирпищат пол и ударяет его шалыгой. Алеша должен терпеть: он не делает ни малейших попыток к сопротивлению, так как моральное превосходство Добрыни и сознание своей вины парализуют его. В этих случаях посредником иногда выступает Илья Муромец. Он удерживает Добрыню от слишком яростных нападений на Алешу и призывает к примирению.
Помиритесь-ка, братьица крестовые.(Марк. 6)
Но Добрыня и сам не слишком трагически относится к происшедшему. В тех случаях, когда нет ложного известия о смерти, так опечалившего его мать, он наказывает Алешу тем, что перед лицом всех гостей издевается над ним — подчеркивает то неловкое положение, в которое Алеша поставил себя своей брачной затеей. Добрыня ему низко кланяется и поздравляет его.
Поздравлять стал Алешеньку со свадебкой,И кланяется Алешеньке Поповичу,Да и сам из речей да выговариват:«Ты здорово женился, Алешенька, да тебе не с кем спать».(Григ. III, 49)
Такое ядовитое поздравление, может быть, еще хуже, чем поучение шалыгой. Но Алеша его заслужил.
Но есть в былине еще и третье лицо, над которым произносится суд, и это третье лицо — Владимир. Тут невозможно никакое прощение и неуместны шутки.
Говорил Добрыня сын Никитинич:Что не дивую я разуму-то женскому,Что волос долог, да ум короток:Их куда ведут, они туда идут,Их куда везут, они туда едут.А дивую я солнышку ВладимируСо молодой княгиней со Апраксией;Солнышко Владимир тот тут сватом был,А княгиня Апраксия свахою,Они у живого мужа жену просватали!(Рыбн. 26)
Владимир изображается непосредственным виновником всего происшедшего. Если положение женщин в Древней Руси было такое, что они «идут, куда их ведут», то Владимир ни от кого не зависит и злоупотребляет своей властью в целях нечистой интриги.
Но данный сюжет в русской народной поэзии никогда трагически не трактуется. Песня пронизана жизнерадостностью и моральным здоровьем. Занимательность основного повествования и его быстрое развитие, разнообразие характеров и их столкновений, соединение моментов суровых и величественных с трогательными и комическими, благополучный конец, при котором правда торжествует, а зло носит не настолько резкий характер, чтобы затрагивать основные нравственные устои и требовать сурового наказания, и может быть наказано сравнительно легко путем насмешки, — все это объясняет, почему эта былина так широко распространена и так любима народом, хотя другие былины и превосходят ее глубиной и значительностью замысла*.
РУССКИЙ НАРОД В БОРЬБЕ С ТАТАРО-МОНГОЛЬСКИМ НАШЕСТВИЕМ
I. ВВЕДЕНИЕ
Исторические и методологические предпосылки
Нашествие монголов было событием, которое до основания потрясло молодое русское государство. Оно тяжелым бременем легло на народ. <…> Эпос показывает, как народ относился к этому бедствию. Народ не только испытывал на себе всю тяжесть гнета, он нашел силы для борьбы с ним и для его свержения. Эпос есть один из показателей этой силы.
Народ — движущая сила истории. Поэтому поэзия народа не только «отражает» историю, а выражает волю и стремление народа. <…> Народ не стремится «изображать» события. Народная поэзия — не фактографическая хроника: дело здесь в общегосударственных и народных устремлениях и интересах, а не в изображении отдельных, частных событий.
При всей исторической конкретности, при изумительной исторической точности эпоса мы все же тщетно будем искать в эпосе изображения отдельных исторических событий или исторических лиц. Попытки так называемой «исторической школы» хронологически определить или приурочить изображаемые в эпосе боевые схватки к историческим битвам, например, к Калкской, Куликовской или другим, потерпели неудачу. В эпосе народ прежде всего выражает свое отношение к совершающемуся и, исходя из этого отношения, рисует события. Отношение же к татарскому игу могло быть только одно: это иго должно быть сброшено, свергнуто. <…> Фольклор всегда обращен вперед. В своих песнях народ выражает свою волю, выражает свой суд и приговор. Народ пел о победе уже тогда, когда этой победы еще не было.