В небе продолжался бой, кувыркались, гоняясь друг за другом, истребители и глайдеры. Головной ледокол огрызался вспышками зенитных автоматов. Какой-то корабль горел. Ральф видел все это мельком, с трудом удерживая истребитель в горизонтальном полете. Он понимал, что агония обреченной машины долго не продлится, а спасательная резиновая шлюпка вряд ли даст ему возможность продержаться больше часа в бурлящей ледяной воде. Мелькнула и погасла надежда на тральщик, который подбирал сбитых пилотов и моряков с потопленных кораблей. Только сейчас Ральф вспомнил, что тральщик, получив пробоину, затонул еще в начале боя. Остальным кораблям не до него. Они торопятся покинуть опасный район, пока не вынырнули перископы подводных лодок. Закон северных конвоев обрекал на смерть выпавших за борт: только так могли спастись остальные.
Ральф отчетливо видел гребни волн. Над водой клочьями гнало туман, и горизонт был затянут влажной пеленой — приближался дождь.
Рана в плече кровила. Ральф подумал, что скиснет от потери крови раньше, чем откажет двигатель. Ему удалось зубами и пальцами левой руки кое-как перетянуть предплечье, и это давало еще несколько минут жизни. Там, на континенте, у Ральфа остались жена и ребенок. В последнем письме жена сообщила, что после его отпуска опять забеременела. Он не успел ответить и сейчас пожалел об этом. Придет письмо с равнодушными соболезнованиями из штаба авиаполка и бланк анкеты, по которой жене будут начислять пенсию.
Из тумана проступили очертания скал, а через минуту Ральф убедился, что впереди остров. На картах этот клочок суши не значился. Люди появлялись в здешних местах, опасных для плавания и полетов, слишком редко. Лишь война, столкнувшая в долгой изнурительной борьбе два полушария, заставила вести этим путем караваны судов.
Ральф попытался перевести истребитель на вертикальный полет, но тут же отказало управление. Выручил тормозной парашют. Истребитель пропахал единственным уцелевшим шасси глубокую борозду во влажном травянистом грунте и остановился, завалившись на крыло.
Поселок состоял из нескольких длинных приземистых сооружений, в которых проживала основная масса инчей, и полутора десятков одиночных хижин. Поодаль, на вершине плоской горы, стояла крепость. Инчи называли ее Каменный Дом. Там жили Говорящие Истину. В случае нападения крепость должна была служить убежищем всему племени.
В крепости жил вождь Лич, самый мудрый человек на острове. “И в мире”, — мысленно поправился Мун. Лич знает тайну тайн и время, когда наступит Вечное Лето. Велики его заслуги перед племенем инчей. Это он много зим назад собрал всех в один большой поселок и начал строительство Синей Стены. Теперь инчи стали могучим племенем, не бродят кучками, словно дикие козы по горам, а живут вместе. Кто сможет их застать врасплох и победить?
До сигнала на ужин оставалось еще немного времени. Мун подошел к группе других инчей, сидевших на мшистой площадке возле одного из домов. Маленький носатый Карк, недавно получивший новое имя — Разящий Топор, рассуждал о коварстве Вольных Рыбаков. Все знали, что новое имя он получил благодаря своему изобретению. Карк создал аппарат, с помощью которого получал из прокисшего вина опьяняющий напиток. Он приятно согревал желудок и начинал туманить голову после самой маленькой чашки. Изобретение хранилось в Каменном Доме, а Карк надувался от важности.
Ругать Вольных Рыбаков считалось в племени инчей правилом хорошего тона. Чтобы унизить, придумали даже оскорбительную кличку для их племени, но она не прижилась. Как ни обзови, а они действительно оставались Вольными Рыбаками, и никто не мог заставить их жить под одной крышей или таскать камни для Синей Стены. Когда-то большое племя, оно было почти полностью истреблено в трехлетней войне за Воссоединение. Вольные Рыбаки так и не соединились с остальными инчами. Теперь их осталось лишь несколько семей, ютящихся у подножия утесов на севере острова.
Вождь Лич подарил им жизнь. Три раза в год в лагуну возле поселка причаливала большая лодка, и рослые светловолосые мужчины вытаскивали на берег за хвосты золотистых осетров. Эту рыбу, живущую в глубине ледяного арктического течения, могли ловить только они. Ценная добыча являлась данью, платой за жизнь детей.
Рыбаки никогда не заговаривали ни с кем из инчей. Женщины, сопровождавшие их, такие же рослые и светловолосые, оставались в лодках, настороженно следя за берегом. У ног каждой лежали лук и стрелы, все рыбаки были с длинными ножами на поясах. Мудрый Лич так и не сумел заставить их отказаться от оружия, хотя многие поплатились за это жизнью.
Потом осетров уносили в крепость. Иногда, в день Воссоединения, для инчей варился в больших котлах жирный суп из голов и внутренностей осетров.
— Эти мокрицы скоро сдохнут на своих скалах, — продолжал рассуждать Карк, — а дети у них рождаются с перепонками между пальцев. Вот уроды!
Вольные Рыбаки действительно долго не жили. Опасный морской промысел и ураганы северного побережья каждый год сокрушали и без того малочисленное племя. Их женщины, уходившие вместе с мужьями на лодках в океан, рожали редко и тяжело.
Мун не видел ничего смешного в том, что чьи-то дети рождаются с перепонками, но тоже хихикнул. Карк был близок к Говорящим Истину и скоро должен был получить право жить в отдельной хижине, чего удостаивались немногие.
Мимо прошел Хвалитель Афан. Те, кто сидели, торопливо встали, приветствуя известного поэта и философа. Афан прославился своим трактатом о Синей Стене и стихами о мудрости вождя Лича. Он был освобожден от всех работ и давно уже занимал отдельную хижину.
Афан поздоровался лишь с Карком, не обратив на остальных инчей никакого внимания. Все восприняли это как должное. Кто они такие, чтобы сам Афан обращал на них внимание?
Наконец раздался трубный звук морской раковины. Сигнал идти получать еду. Сегодня дом, в котором жил Мун, ужинал первым. С женой Лингой и обоими малышами он сидел, терпеливо ожидая, когда дежурные женщины принесут им похлебку. Мун молчал, положив руки на колени, а Линга, как всегда, таращила глаза на чужих мужчин. Вчера ночью она опять бегала в воинский лагерь и вернулась лишь под утро. Мун мог бы побить жену, но тогда она вообще перестанет пускать его к себе. А пойти к другим женщинам ему не с чем. Что он может им подарить? Может, жизнь изменится, когда он станет охотиться с Хэнком?
Ели торопливо, невольно подстраиваясь под детей. Линга, маленькая, круглолицая, подкладывала мужу кусочки митая. Она знает, что Муну требуется больше пищи. Сегодня Линга принесла и сунула ему тайком от малышей большой сладкий корень.
Когда кончился ужин, все население поселка собралось на большой поляне. Заканчивался обычный день, поэтому из Говорящих никто к инчам не спустился. От их имени выступил Хвалитель Афан. Он напомнил, что через восемь дней наступает праздник — День Почета. Будет сварена мясная похлебка из жирной козы. Тем, кто хорошо работал, вручат почетные ожерелья из морских ракушек, а возможно кто-то получит в награду право проживать в отдельной хижине. Все посмотрели на длинноносого Карка, который стал с шумом надувать щеки. “Тоже мне разящий топор! — презрительно подумал Мун. — Да он его не поднимет!”
Тем временем Афан стал читать стихи, завывая и стуча кулаками по жирной груди. Это была его единственная работа, за которую он получал каждый день ячменную похлебку, и мяса ел куда больше, чем любой другой обитатель поселка.
Почему я сегодня пою от радости?Веселое солнце встает над островомМудрый Лич показывает всем, куда идти.Я горжусь, что имею такого вождя!
Стихотворение получилось очень длинным. Мун от скуки стал подсчитывать, сколько раз повторяется имя мудрого Лича. Оба малыша спали. Линга, привалившись к нему теплой грудью, тоже посапывала. Мун заснуть боялся. Если Афан или Карк заметят, то не видать ему завтрашней охоты.
Хвалитель Афан вдруг закашлялся и махнул рукой, показывая, что закончил. Он тоже устал.
Когда расходились, Мун поискал глазами Хэнка. Как и певец Соц, он, конечно, не явился на чтение стихов. Рассказывают, что Афан уже жаловался Говорящим на Хэнка Но никто не приносит с охоты столько жирных коз и белых горных индюков. Хэнку многое прощалось…
Они вышли из поселка рано утром. Шуршал мелкий дождь, каменистая тропа стала скользкой, и раза два Мун, поскользнувшись, едва не упал. Хэнк в своей кожаной куртке быстро шагал впереди, безошибочно находя тропу.
Миновали заросли карликовых берез и шли по ущелью, вдоль порожистого горного ручья.
Каменные клыки поднимались вверх, оставляя узкую осветленную полоску неба. Это ущелье и в солнечные дни было сумрачным и угрюмым.