Голдмаунтин отвлекла меня от алчных размышлений.
— Я в принципе против эксплуатации, хотя прекрасно понимаю, что не могу позволить моей девочке упустить такую прекрасную возможность и быть такой жестокой, чтобы держать ее талант под спудом.
Я воздержался от комментариев, полагая, что именно там ему и место.
— Вы абсолютно правы, — восторгался вице-президент, на которого неизгладимое впечатление произвели резиденция миссис Голдмаунтин, ее с таким трудом завоеванное социальное положение и прекрасные отношения с прессой, хотя весь этот блеск и не означал гор золота.[12] Я чувствовал, что нужно бы его предупредить, по в моих интересах было затянуть этот фарс как можно дольше.
— Вы уже переговорили об аренде зала мэрии?
Он кивнул.
— Все подготовлено. Я уже начинаю работать с прессой.
— Я мог бы этим заняться, — поспешил вмешаться я. — В конце концов, это моя работа.
— Не беспокойтесь, и у вас работы хватит. Фирма будет всячески раскручивать это мероприятие. Мы закупили даже время на радиостанциях.
Мне слышался звон денег, убаюкивающий, как пение сирен; но прежде чем я успел им насладиться, раздалось пение отнюдь не сирен, а Гермионы.
Ее принесли в большую гостиную по соседству, и аккомпаниатор сел за рояль.
Протяжный вой заставил мою кровь заледенеть; еще сильнее пугало то, что, несмотря на явно собачий голос, Гермиона обладала абсолютным слухом.
Миссис Голдмаунтин мечтательно смотрела на открытую дверь, из-за которой доносился вой пуделя.
— Она репетирует каждый день, хотя и не подолгу. Я не хочу, чтобы она сорвала голос.
— Возможно, следует его застраховать, — забеспокоился поставщик собачьей пищи, — не хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось. Компания Ллойда рада будет оказать нам услугу.
— Если хотите… Хотя я уверена, что ничего не случится, она постоянно под пристальным наблюдением.
Гермиона провыла арию из оперы «Лакме». Хотя мои нервы оказались изодраны в клочья, а уши гудели, как старые барабаны, я громко аплодировал вместе с официальным представителем фирмы «Хей-Хо». Миссис Голдмаунтин только улыбнулась.
Потом, когда были оговорены оставшиеся проблемы, мы с миссис Голдмаунтин остались одни, вице-президент отправился в Нью-Йорк, чтобы дать объявления в прессу, а Гермиона вернулась к банке жирной печенки, которую обычно получала после пения.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы разговор с Гермионы перевести на семейство Роудсов, а точнее, на Ледбеттера, который занимал сейчас мысли хозяйки.
— Джонсон звонил мне сегодня утром… Вы же знаете, что мы очень близки… Он был в ужасном состоянии.
— Да, знаю, я видел его сегодня в отеле «Мэйфлауер». Вместе с Элмером Бушем.
— По крайней мере, Элмер, несмотря ни на что, остается с ним; а Джонсону сейчас очень нужны друзья.
Я согласился, что это весьма возможно.
— Утром я звонила вице-президенту, чтобы сказать: я уверена, что Джонсон ничего противозаконного не делал.
— И что ответил вице-президент?
— Он был на заседании. Я не смогла связаться с ним, но секретарь сказала, что передаст мои слова.
— Пока, судя по публикациям, он виновен не меньше двоих других.
— Сомневаюсь, но должна признаться, что никогда не читаю газет… По крайней мере, политические рубрики. Там вечно лгут о моих близких друзьях и вообще никогда не знают, что происходит, пока все не кончится, — улыбка сфинкса означала, что уж она-то знает все; смешно, но так могло и быть на самом деле.
— Во всяком случае, он вряд ли усидит.
— А я уверена, что все уладится, — возразила она. — Вы же знаете, как он им нужен.
Пришлось промолчать.
— Я во всем виню того ужасного коротышку — секретаря, который покончил с собой. Уверена, он сделал это нарочно… так подтасовал документы, чтобы впутать Джонсона. Омерзительный тип, я всегда так считала! Он безжалостно убил Ли, а потом сознательно впутал бедного Джонсона.
Для меня это было новостью.
— А вы его знали?
— Кого? Секретаря? Мельком; но в тех немногих случаях, когда я с ним встречалась, он мне совсем не нравился. И Джонсон пострадал из-за него. Он мне клянется, что это был заговор, и я ему верю. Они поссорились в ту ночь, когда тот умер.
— Кто с кем поссорился?
— Ну, вы же знаете, Джонсон и этот коротышка, как его, Холлистер.
— Откуда вы знаете?
— Джонсон сказал. Но это не секрет, и вскоре все узнают.
— Но где это произошло? — перед глазами редела завеса, фигуры в центре головоломки становились все отчетливее.
— В тот вечер, когда Холлистер застрелился, Джонсон был у Роудсов, у миссис Роудс. Вы его не видели? Ну, разумеется, не видели, вы были на моем приеме. И Джонсон тоже собирался, но решил, что первый вечер в Вашингтоне в качестве сенатора лучше провести со вдовой предшественника. Он очень воспитанный человек…
— Вы хотите сказать, что он был в доме, когда погиб Холлистер?
— Ну конечно! И у них с Холлистером состоялся очень неприятный разговор.
— Без свидетелей?
— Вряд ли там были свидетели — разговор сугубо личный.
— Интересно, почему газеты не упомянули, что губернатор был в доме, когда там произошло убийство.
— Потому что никто и не подумал им сказать… Они никогда ничего не знают.
3
Некоторое время я предавался буйным фантазиям насчет того, как Вербена Прюитт, миссис Роудс и свежеиспеченный сенатор (только они втроем и были тогда в доме) сговорились и прикончили Руфуса. У каждого из них был мотив для убийства, пожалуй, если не считать Вербены. Но слишком смехотворно выглядели трое пожилых типов, на цыпочках взбиравшихся по лестнице, чтобы прикончить Руфуса Холлистера.
Домой я вернулся незадолго до ужина. На улице уже стемнело, и шторы затянули на ночь. Полицейского в штатском нигде видно не было.
В гостиной я обнаружил миссис Роудс, которая в полном одиночестве раскладывала пасьянс за изящным столиком времен королевы Анны. Она поздоровалась и улыбнулась своей обычной рассеянной улыбкой.
— Думаю, — сказал я, — вы рады видеть последнего из гостей.
— Гостям мы всегда рады, — вежливо ответила она, жестом приглашая меня сесть рядом.
— Что вы собираетесь делать, когда все кончится и с наследством все уладится?
— Делать? — она взглянула на меня отсутствующим взглядом, словно до этого момента не задумывалась о будущем.
— Вернетесь в Талисман-сити или останетесь здесь?
Она долго смотрела на меня, словно я задал неразрешимый вопрос, и наконец сказала:
— Конечно, я останусь здесь. Здесь все мои друзья…
— Вроде миссис Голдмаунтин?
Она неожиданно улыбнулась, пожалуй в первый раз с момента нашей встречи; словно солнечный луч блеснул на снегу.
— Нет, совсем другие… Старые друзья времен моей юности. Дома у нас близких друзей не осталось, старые умерли, новых мы не завели, не считая политиков. С тех пор как