– Приступай к делу и не тяни кота за хвост, Бобби, – сказал он. – Ты не на предвыборном собрании, и у нас мало времени.
Снова послышалось одобрительное ворчание, и Боб Даггетт покраснел. Каким-то образом его двоюродному дедушке всегда удавалось выставить его неудачником и к тому же дураком, а больше всего на свете он терпеть не мог, когда из него делали неудачника и дурака. К тому же его называли Бобби. Черт побери, он владел недвижимостью и еще содержал этого старого пердуна, даже покупал ему жевательный табак!
Но сказать все это вслух Боб Даггетт не решился – глаза старого Фрэнка походили на кусочки льда.
– Ну хорошо, – кротко произнес Боб. – Дело обстоит так. Нам нужно по двенадцать человек в каждую смену. Через пару минут я зачитаю список. Каждая смена будет длиться четыре часа.
– Я могу выдержать и подольше! – заявил Мэтт Арсенолт. Дэйви рассказал потом Мэдди, что после того как собрание закончилось, Боб выразил неудовольствие. По его мнению, такой парень, как Мэтт Арсенолт, который вечно сидит на пособии по безработице, в жизни не осмелился бы сказать такое перед жителями острова, людьми старше его, если бы его собственный дедушка не назвал его Бобби, словно он был мальчишкой, а не мужчиной под пятьдесят.
– Может быть, сможешь, а может, и нет, – ответил Мэтту Арсенолту Боб, – но у нас здесь много людей, готовых послужить обществу, и никто из них не заснет во время дежурства.
– Я не собирался…
– Тебя вообще никто не имел в виду, – прервал его Боб. – Это не детская игра. Сядь и помолчи.
Мэтт Арсенолт открыл было рот, чтобы сказать еще что-то. Потом посмотрел на людей, сидящих вокруг, в том числе и на старого Фрэнка Даггетта, и решил промолчать.
– Если у кого есть ружье, принесите его с собой на дежурство, – продолжал Боб. Теперь, поставив на место Арсенолта, он чувствовал себя уверенней. – Только не берите малокалиберки. А те, у кого ружья меньше двадцать второго калибра, получат оружие здесь.
– Я и не знал, что в школе есть такой запас, – заметил Кэл Партридж, и в зале послышался смех.
– И в школе этого не знали, но запас оружия будет, – сказал Боб, – потому что каждый из вас, у кого больше одного ружья выше двадцать второго калибра, принесет его сюда.
– Он посмотрел на Джона Уирли, директора школы.
– Ты не будешь возражать, Джон, если мы станем хранить оружие в твоем кабинете?
Уирли кивнул. Позади него священник Джонсон расстроенно потирал руки.
– Ни хрена у вас из этого не выйдет, – возразил Оррин Кэмпбелл. – У меня дома остаются жена и двое детей. Что они будут делать, если компания трупов явится на ужин в День благодарения, пока я буду на дежурстве? Ведь им нужно чем-то обороняться.
– Если мы хорошо исполним свое дело на кладбище, то никто не явится к тебе в дом, – упрямо стоял на своем Боб. – Некоторые из вас имеют револьверы. Нам они не нужны. Подумайте сами, каким женщинам можно доверить оружие и каким нет, и вручите им револьверы. Мы соберем членов семей в группы.
– Они там смогут играть в лото, – хихикнул старый Фрэнк, и Боб улыбнулся. Вот это уже будет получше, подумал он.
– По ночам мы расставим вокруг кладбища грузовики с включенными фарами и ярко осветим его. – Боб посмотрел на Санни Дотсона, заведующего заправочной станцией «Амоко», единственной заправочной станцией на острове. Санни занимался не столько заправкой грузовиков и автомобилей, сколько заправкой лодок для ловли омаров и прогулочных катеров в летние месяцы. Остров был невелик, и потому ездить куда-то особенно не приходилось, да и на материке горючее стоило на десять центов дешевле. – Ты сможешь снабжать их горючим?
– А мне представят квитанции за потраченный бензин?
– Речь идет о том, чтобы спасти твою задницу, Санни, – сказал Боб. – Когда положение снова нормализуется – если оно нормализуется, – думаю, ты компенсируешь свои затраты.
Санни оглянулся вокруг, увидел устремленные на него суровые взгляды и пожал плечами. Он выглядел угрюмым, но, по правде говоря, скорее казался озадаченным, вспоминал на следующий день Дэйви.
– У меня не больше четырехсот галлонов горючего, – предупредил Санни, – главным образом дизельного топлива.
– На острове имеется пять генераторов, – заметил Берт Дорфман. – Все они работают на дизельном топливе. Если понадобится, я могу установить осветительные огни. – Когда Берт начинал говорить, все его слушали: он был единственным евреем на острове, его считали одновременно своего рода Дон Кихотом и бесстрашным подобием оракула, работающим половину дня.
В зале послышался тихий шепот. Если Берт сказал, что может сделать что-то, на него можно положиться. Он был не только евреем, но и электриком, а на островах существовало мнение, неофициальное, но твердое, что лучше электриков-евреев в природе не бывает.
– Нам нужно осветить кладбище ярче сцены, – заметил Боб.
Поднялся Энди Кингсбери.
– Я слышал, что если прострелить такому существу голову, оно иногда умирает окончательно, а иногда – нет, – сказал он.
– У нас есть бензопилы, – упрямо произнес Боб, – и если оно не захочет умирать… ну что ж, мы можем позаботиться, чтобы оно не ушло слишком далеко живым.
На том собрание закрылось, ознакомившись с графиком дежурств.
***
Прошло шесть дней и шесть ночей, и охранники, расставленные вокруг маленького кладбища на острове Дженни, стали чувствовать себя как-то глупо. («Я вот просто не знаю, стою ли я на страже или ковыряю в носу», – заметил однажды Оррин Кэмпбелл, когда с дюжину часовых у ворот кладбища играли в покер.) Но когда это началось… события стали развиваться весьма стремительно.
Дэйв рассказал потом Мэдди, что он услышал звук, похожий на завывание ветра в трубе в штормовую ночь. И тут же памятник на могиле, где нашел последнее упокоение Майкл, сын мистера и миссис Фурнье, умерший от белокровия в семнадцать лет, упал. Майкл был единственным ребенком в семье, мать с отцом такие приятные люди… Через мгновение изуродованная рука с кольцом Ярмутской академии на указательном пальце, покрытым мхом, поднялась над землей, проткнув жесткий дерн. При этом один из пальцев оторвался.
Земля заколебалась (подобно животу беременной женщины, готовящейся выбросить находящегося в чреве ребенка, едва не сказал Дэйв, но тут же передумал), большая волна прокатилась в закрытую бухту. А затем юноша сел, только его трудно было узнать после двухлетнего пребывания в могиле. Мелкие щепки торчали из того, что осталось от его лица, сказал Дэйви, и блестящие голубые нити запутались в космах его волос. «Это от обивки гроба», – пояснил ей Дэйви, глядя на свои нервно сплетенные пальцы.
Мэдди кивнула.
Часовые в страшном испуге, испытывая отвращение, открыли огонь по ожившему трупу бывшего чемпиона местной школы, подающего второй линии команды «Все звезды», и разнесли его на кусочки. Отдельные пули, выпущенные в панике, откололи осколки от его мраморного памятника. Лишь случайно, когда началась пальба, вооруженные мужчины стояли рассеянной группой; разделились бы стрелки на два крыла, как первоначально планировал Боб Даггетт, они скорее всего перестреляли бы друг друга. А сейчас не пострадал ни один островитянин, хотя Бад Мичум на другое утро обнаружил в рукаве своей рубашки подозрительную дыру.
– Не иначе зацепился о шип ежевики, – указал он. – Там, на том конце острова, такие густые заросли. – Никто не оспаривал это утверждение, но чернота вокруг отверстия заставила его жену подумать, что шип был очень крупного калибра.
Молодой Фурнье рухнул обратно в могилу и не поднимался, только его конечности рефлекторно подергивались… Но к тому времени волны шли уже по всему кладбищу, будто там происходило землетрясение, – но только там, только в одном месте.
Это началось примерно за час до наступления сумерек.
Берт Дорфман подсоединил сирену к тракторному аккумулятору, и Боб Даггетт щелкнул переключателем. Не прошло и двадцати минут, как большинство горожан явились на островное кладбище.