кубок за другим.
Вино и возбуждение раскачивали меня на своих волнах. Звучала музыка… Что это? Трубы? Цимбалы? Музыка была такой громкой, что говорить было невозможно. Потом я понял, что лежу на раскиданных на палубе подушках, а вокруг покачиваются развалившиеся тут же люди. Смех, толчки локтей. Тела прижимаются ко мне с двух сторон. Тепло и ощущение абсолютного счастья. Звезды описывают в небе круги. Одна часть меня словно погружается то ли в сон, то ли в некий иной мир, другая, наоборот, бодрствует и с поразительной остротой ощущает все происходящее. Мягкая рука касается моих бедер, легко, словно крыло птицы. Она двигается вверх и вниз, проникает под складки шелковой туники. Кто-то набрасывает на тела покрывало и делает из него подобие шатра, скрывающего то, что под ним происходит. Кто ко мне прикасается? Я закрываю глаза, я не хочу знать. Так лучше, так легче нарушить любые границы и условности. Женщина, которая меня гладила – я был уверен, что это женщина, – не скрывала своих желаний, об этом говорили ее руки, а потом и все тело. Идеальное соблазнительное тело. Но я не открыл глаза и не произнес ни слова. Она была даром богов (если она вообще существовала в реальности), и мой отказ оскорбил бы их. И я ей отдался. Никогда прежде я не вкушал ничего слаще, никогда так не наслаждался актом любви.
Когда я наконец, пресыщенный, вернулся с небес на землю, музыка еще играла. Мир снова стал реальным. Я чувствовал сбитые неровные подушки под спиной, слышал, как скрипит палуба и как корабль с глухим стуком ударяется бортами о стены узкого канала, ведущего к Тибру.
А потом с другой стороны от меня прозвучал знакомый голос:
– Согласись, она – самая роскошная из всех женщин!
Отон! Я резко сел. Он, опершись на локоть, лежал рядом со мной и улыбался, как будто его забавляла моя реакция.
– Я видел, что ты проявляешь интерес, и попросил ее удовлетворить твое любопытство. Единственный способ справиться с искушением – поддаться ему. Во всяком случае, я пользуюсь именно этим методом.
Я с трудом заставил себя повернуть голову и посмотреть в другую сторону. Я уже знал, кого найду рядом, но не хотел оказаться правым. Поппея лежала лицом вниз, и я видел лишь ее янтарные волосы. Если бы она заговорила, я бы этого просто не вынес.
И я не смог бы заговорить с Отоном, ни с ним, ни с ней не смог бы заговорить. Я встал, откинул полог шатра и сразу пожалел об этом. Под покрывалом кишели совокупляющиеся тела. Я бросил покрывало обратно и подошел к поручням.
Канал заканчивался, наш корабль удовольствий приближался к городу. Самый необычайный день моей жизни подошел к концу, а я был настолько ошеломлен, что не мог подобрать слова, чтобы описать свои чувства.
Но тут можно было обойтись и без слов. Как Отон пошел на такое? И как Поппея согласилась? Или… Чья это была идея?
Мечты, что не Отон был сводником, а Поппея вдохновила его и сама хотела этого, – вот что было настоящим искушением.
LV
– Что ж, ты получил свое празднество, – сказал мне Сенека три дня спустя.
Снаружи уже исчезли все следы ювеналий – унесли увядшие гирлянды, разобрали деревянные сцены и отправили на специальные склады доски. Моя смятая, пахнущая бальзамом туника кифареда, вся в пятнах вина и пота, висела на крючке возле двери.
«Если бы ты только знал, – с улыбкой думал я, глядя на серьезное лицо своего советника. – О, если бы ты только знал».
Поппея не шла у меня из головы, ее образ преследовал меня во сне и наяву, и все равно я не мог свыкнуться с тем, что все это было на самом деле. Сами ювеналии превратились в мираж, картинки тех дней всплывали в моей памяти и тут же ускользали.
– Да, – сказал я, – а теперь пора приниматься за работу.
Сенека удивленно вскинул брови: он определенно не ожидал, что я стану на этом настаивать или даже просто выступлю с подобным предложением.
– Первыми я пригласил тебя с Бурром, но вскоре к нам присоединятся мои секретари, а также некоторые представители консилиума.
Сенека выжидающе смотрел на меня. Обычно он посвящал меня в повестку дня, и такой поворот его явно озадачил. Я хотел ему все разъяснить, но тут в комнату вошел Бурр, заметил нас и, подойдя к скамье, занял место рядом с Сенекой.
– Так-так, и для чего же меня призвали? – спросил он. – Император сочинил новую мелодию и желает для начала представить ее на суд своих доверенных советников?
И чтобы удобнее было сидеть, поддернул полы своей тоги. Я зло сверкнул глазами – как он смеет надо мной подшучивать?
– Нет, – односложно ответил я ледяным тоном.
– Что ж, тогда я разочарован, – сморгнул Бурр.
– Не сомневаюсь, – все так же холодно сказал я. – Но я желаю обсудить обстановку за пределами дворца, за границами Рима и даже за границами Средиземноморского региона.
Советники посмотрели на меня удивленно – так, будто я при них грязно выругался.
– А что? Вы считаете, я не знаю о существовании другого мира? Что я не просматриваю донесения от тамошних наместников? Стыдно служить невежественному господину, потому что виновны в его невежестве советники, а не он сам.
Теперь, когда я поставил их на место, можно было двигаться дальше. Они относились ко мне как к глупому, беззаботному юнцу, который с радостью предоставит им заниматься мировыми вопросами, а сам будет сочинять музыку и стихи. Но я давно повзрослел и вполне мог, более того – должен был решать внешние вопросы империи, что никак не мешало моему увлечению музыкой.
– Ситуация в Армении вызывает тревогу. А кампания, которую советуют военачальники, такие как ты, Бурр, похоже, потерпит неудачу.
– В Армении сложно рассчитывать на успех любой кампании. Мы все испробовали, еще со времен Марка Антония. Но им нельзя доверять, а если региону нельзя доверять, что нам остается, кроме военного решения проблемы?
Армения располагалась между двумя давнишними врагами – Парфянским царством и нашей провинцией в Сирии. Мы годами насаждали там своих марионеточных царей. Парфяне поступали так же. С уверенностью можно было сказать лишь одно: любое перемирие долго не продлится. Наш выбор пал на Тиридата, единокровного брата парфянского царя, но он решил встать на борьбу с Римом, и мне пришлось послать в Армению генерала Корбулона, чтобы тот его сверг. Следующим нашим правителем-клиентом стал Тигран Пятый, и вот теперь