Теперь Софи понимала, что это правда.
— Я очень этому рада, — еле слышно выговорила она. — Даже если… это не будет длиться вечно, все равно…
— Господи, Софи! Что заставляет тебя думать, что я такой презренный тип? Что ты слышала обо мне?
— Ничего определенного, поверь мне. Просто я знала, чего следует ожидать от мужчин. Знала, что одной женщиной ты удовлетвориться не сможешь, такова уж ваша природа. Но женой-скандалисткой становиться не хотела, — добавила она поспешно. — Ты уходил из дома, когда хотел, — я тебе слова не говорила.
Патрик стиснул зубы.
— Это, конечно, правда. Я думал, тебе все безразлично.
— Просто я не хотела, чтобы ты чувствовал себя, как в капкане.
— Нет, милая, я совсем не такой, как твой отец. А ты не похожа на свою мать. Если мне удастся дожить до восьмидесяти четырех лет, то и тогда я не перестану тебя желать. Понимаешь? И еще, после того как ты окончательно придешь в себя, у нас будет одна постель на двоих, вторую я прикажу выбросить. Не возражаешь?
— Разве обязательно выбрасывать?
— Обязательно, — горячо отозвался он. — Потому что я хочу спать с тобой каждую ночь. Софи, мы ведь еще не наговорились.
И снова Патрик не спросил о Брэддоне. «Мы обсудим это обязательно, — говорил он себе, — о когда она достаточно поправится, и я тоже не буду чувствовать себя таким разбитым и с большим спокойствием смогу выслушать ее признание».
Патрик наклонил голову и покрыл поцелуями ее лицо.
— Признаюсь, я был большим идиотом. Прости меня за это. И позволь в течение хотя бы следующих шести лет постоянно спать с тобой в одной постели.
Она погладила его по щеке.
— Да. Конечно, да. — После этого их губы сомкнулись, впервые за несколько месяцев.
Наконец Патрик отпрянул и посмотрел в ее влажные глаза.
— Софи, я должен тебе сказать еще кое-что.
Она насторожилась.
— Это неправда, что я не хочу детей. Хочу, причем больше, чем могу выразить словами.
Некоторое время тишину нарушало только биение их сердец. — Тогда почему же ты был таким жестоким? Почему говорил такие страшные слова?
— Из-за матери. — Патрик откашлялся. — Ее смерть так на меня подействовала, что я поклялся никогда не подвергать свою жену такой смертельной опасности. Пусть лучше у меня вообще не будет детей. Знал, что это глупости, но ничего не мог с собой поделать. И действительно заставил себя не хотеть детей. Так продолжалось, пока я не встретил тебя.
Софи обняла его за шею.
— Но с тобой мне бы очень хотелось иметь детей, — прошептал Патрик. — И они у нас будут. Конечно, волноваться за тебя я не перестану, но мы будем иметь детей, сколько ты захочешь — троих, четверых или даже десятерых. — Он улыбнулся.
Софи прижалась к его груди. «Он желает меня и хочет иметь детей. Этого достаточно, более чем достаточно».
— Я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Люблю. Патрик отпрянул.
— Софи, тебе не следует произносить такие слова, только что бы сделать мне приятное. Ты думаешь, я не знал о твоих чувствах?
«Он знал о моих чувствах? — удивилась Софи. — Знал о том, что я его люблю, и устраивал весь этот маскарад?» Она попробовала обидеться, но у нее ничего не получилось. Она его любила. Да, любила своего мужа неистово, безумно, беспомощно.
Патрик в этот момент чувствовал, как будто его сердце разрезают на части. Все это время он мечтал услышать эти слова, и вот сейчас обнаружил, что не хочет, чтобы она их произносила. Он не хотел любви, которая на самом деле была не любовью, а благодарностью за обещание иметь ребенка. Да, потеря ребенка их сблизила, но не нужно называть это любовью. Он жаждал, чтобы она почувствовала к нему ту же самую неистовую, сумасшедшую любовь, какую он испытывал к ней.
— Софи, — сказал Патрик, пригладив ее волосы,
Она ждала, но он не проронил больше ни слова, просто гладил волосы, и все.
— У тебя еще не пропало желание ехать сегодня в Даунз?
Софи кивнула.
— Тогда я сейчас распоряжусь. — Он сделал небольшую паузу. — Но ты разрешишь мне приехать туда через несколько дней?
Софи зарылась лицом в его шею.
— Поехали сейчас, Патрик. — Ее голос дрожал. — Поехали со мной.
Он немедленно завладел ее мягкими губами.
— Конечно, поеду. Я поеду с тобой куда угодно, дорогая.
Через несколько дней Софи проснулась в особняке Даунз совершенно обновленной. Несказанная благодать омыла ее сердце целительным бальзамом. «Мое дитя — наше — ушло. Но будут другие». Рядом лежал муж, на нем была глупая, отороченная кружевами ночная рубашка. По каким-то неизвестным ей причинам Алекс настоял, чтобы он ее надел. Лицо Патрика было худым и изможденным, на щеках трехдневная щетина. Софи вдруг подумала, что красивее он никогда в жизни еще не выглядел.
Глава 28
«Чем это он щекочет мой нос? — подумала Софи и открыла глаза. — Цветком».
— Долго я проспала? — Она сонно улыбнулась.
— Около часа, — ответил муж и наклонился над ней. Затуманенные глаза ласкали ее лицо.
Софи потянулась почесать спину — наверное, травинка колючая попалась. Платье натянулось, рельефно обозначив груди. У Патрика затрепетали руки.
— Твой наряд требует орнамента. — Он проворно ощипал маргаритку и осыпал корсаж жены дождем белых шелковистых лепестков.
Софи засмеялась и посмотрела на мужа.
Волосы у Патрика были в беспорядке. Должно быть, он тоже немного вздремнул. Дело в том, что они решили устроить небольшой пикник с нежными, пропитанными вином бисквитами, взбитыми сливками и бутылкой легкого игристого вина.
Уже два долгих месяца прошло с тех пор, как Патрик и Софи прибыли сюда из Лондона залечивать раны.
Они поставили своему ребенку простой белый памятник с краткой надписью: «Любимой Фрэнсис» — Софи ей дала такое имя. Вместе с Шарлоттой она посадила там несколько десятков подснежников. Садовник Шарлотты крутился рядом, негодуя, что леди испачкали руки.
В Лондон возвращаться не хотелось. В их городском доме все было пропитано памятью о семейном раздоре, холодных одиноких ночах и страшной потере. Они устроились в одной из огромных спален особняка Даунз.
Но одиночества не было — Шарлотта и Алекс находились здесь же, рядом. И это было замечательно. Особняк Даунз больше не казался Патрику пустым, похожим на пещеру. Кроме того, на летние каникулы из Харроу прибыл Генри, к великому восторгу Пиппы. Теперь в коридорах особняка все время звучали детские голоса и смех.
Но что самое главное, рядом с Софи постоянно был Патрик. Он помогал ей подняться с кресла, не позволял поднимать ничего тяжелее пялец для вышивания. А вечером, отпустив Симону, сам расчесывал ей волосы.
Ночью они спали рядом, нежно прижавшись друг к другу. Патрик обычно зарывался лицом в шею Софи. Если она поворачивалась, он неизменно притягивал ее к себе, не давая никуда уйти даже во сне.