— Грей, прикрывайте нас сзади, — сказал Никодимус. — Если увидите кого-нибудь или что-нибудь, дайте знак.
— Отсюда трудно будет дотянуться до моей добычи, — возразил Грей.
— Я вас сменю, когда Грааль будет у меня.
Грей кивнул, хотя и неохотно:
— Хорошо.
— Дрезден! — позвал Никодимус.
Я встал во главе, с Эшер по правую руку и Вальмон — по левую. Майкл и дженосква изображали два непарных держателя для книг, при этом я заметил, что дженосква не делал никаких угрожающих жестов и не издавал угрожающих звуков по отношению к владельцу Амораккиуса. Мечи имеют свойство вселять в настоящих злодеев настороженность.
Я потряс головой и сосредоточился на задаче. Медленно двигаясь вперёд и напрягая свои магические чувства, я искал любой намёк на обереги, заклинания, неизвестные силы или существа. Я чувствовал, что Эшер рядом со мной делает то же самое, хотя мои ощущения подсказывали, что она, говоря магически, была настроена на несколько иной диапазон частот. Она охотилась на более тонкие ловушки, иллюзии, психические эквиваленты мин. Ей было не под силу обнаружить так много вещей, как мне, но она наверняка превосходила меня в поиске того, что искала. Вальмон отцепила от своей сумки устаревший фонарик с лампой накаливания, такой, который вряд ли выйдет из строя в присутствии чародея, если только вокруг не начнёт носиться серьёзная магическая энергия. Она тщательно освещала всё вокруг, медленно водила по земле и вдоль стен впереди нас, ища тени от растяжек или нажимные крышки мин, или другие явно известные ей злодейские штуковины, что нужно было искать.
Шажок за шажком мы медленно прошли арку, а затем вошли в туннель. Я напряг свои чувства до предела.
Но ничего не нашёл.
И тут мы оказались внутри сокровищницы Аида.
Она…
…э-э…
Представьте сокровища, накопленные Смаугом. А теперь представьте, что дракон страдал тяжёлой формой обсессивно-компульсивного расстройства и обладал фантастически хорошим вкусом.
Получится бледная тень, которая не в силах описать то, что нужно видеть своими глазами, но это лучшее, на что я способен. Добавлю только, что глядя на хранилище сокровищ Аида, я почувствовал себя грязной вонючей крысой, прогрызшей себе дорогу в кладовую. Моё сердце понеслось вскачь. И я почти уверен, что зрачки в моих глазах исчезли и поменялись на значки доллара.
Свет в основном шёл из вытянутых рук двух двадцатифутовых золотых статуй, стоящих посредине комнаты. Я обошёл статуи сбоку, чтобы разглядеть детали каждой из них. Обе изображали фигуры трёх женщин, стоящих спина к спине, образуя треугольник, их руки были протянуты вперёд и вверх, ладони обращены к потолку. Одна из женщин была древней старухой. Другая — зрелой женщиной в полном расцвете сил. Третья — юной девушкой, только что вышедшей из детства. Пламя одной статуи горело золотисто-зелёным. Пламя другой — ледяным зелёно-голубым.
И стоило мне лишь взглянуть на них, как моё сердце вновь забилось быстрее.
Потому что я встречал каждую из этих женщин. Я узнал их лица.
— Это Геката? — пробормотала Эшер, глядя на статуи со страхом. — Триединая богиня перекрёстков?
Я сглотнул:
— А-а… Это… Да, может быть.
А ещё это могли быть Матери Лето и Зима, Мэб, Титания, Сарисса и Молли Карпентер. Но вслух я ничего такого не сказал.
Я с трудом оторвал глаза от статуй и заставил себя оглядеть остальную часть хранилища.
Размером комната могла сравниться с футбольным полем. Стены покрывала мозаика из платиновых и золотых треугольников, терявшихся где-то в вышине. Пол был выполнен из гладкого белого мрамора с прожилками чистейшего сверкающего серебра. Коринфские колонны поддерживали крыши десятков небольших выставочных павильонов, словно бы попавших сюда прямиком из Древних Афин. Некоторые из них возвышались над землёй футов на семь-восемь, и к ним вели лестницы из такого же белого с серебром мрамора. Другие опускались вниз изогнутыми рядами, почти как греческий амфитеатр, только с витринами вместо сидений.
Я поглядел на ближайшее… святилище. Или выставочный стенд. Или что это там было.
Промежутки между колоннами были выложены золотыми слитками. Они были всего лишь фоном. Фоном!
Ближайший стенд был заполнен картинами итальянских мастеров эпохи Возрождения, объединённых идеей божественности и изображающих святых, Богородицу и Христа. Венециано. Донателло. Ботичелли. Рафаэль. Кастаньо. Микеланжело. Долбаный да Винчи. Где-то около пятидесяти картин, выставленных столь скрупулёзно, как если бы они должны были висеть в Лувре, в защитных футлярах, с освещением от странного вида фонарей, отлитых из бронзы, которые вообще не чадили.
Картины были обрамлены фигурно постриженной зеленью… но, приглядевшись повнимательней, я понял, что это не живые растения, а изумруды. Понятия не имею, как неизвестному мастеру удалось придать им такую форму. Чёрт побери, да я едва мог отличить их от настоящих растений. В центре павильона фонтан беззвучно изливал воду в сверкающий бассейн, но потом я понял, что это не вода, а бриллианты, крошечные и блестящие, они потоком сыпались вниз, производя впечатление жидкости.
В этом фонтане хватило бы бриллиантов, чтобы наполнить все наши рюкзаки и любые импровизированные ёмкости, которые мы могли бы сделать из одежды. Если забыть про изумруды. Если забыть про тонны золота. Если забыть про сотни миллионов долларов, которые можно было получить за бесценные предметы искусства и картины, которые наверняка давно были объявлены утерянными навсегда.
Это был только один из стендов. И, медленно окинув взглядом всё вокруг, я понял, что он был одним из самых скромных.
— Ладно, — вздохнула Эшер, широко раскрыв глаза. — Не знаю, то ли я сейчас в обморок упаду, то ли у меня будет оргазм.
— Ага, — просипел я. — Я тоже.
Вальмон первой стряхнула с себя благоговейное оцепенение, навеянное этим местом. Она подошла к бриллиантовому фонтану, расстегнула рюкзак и прозаичным жестом подставила его под струю, словно набирая ведро воды.
— Серьёзно? — спросила её Эшер. — И даже не взглянешь на остальной ассортимент?
— Самое высокое соотношение цены и веса, — с нажимом ответила ей Вальмон. — И они достаточно маленькие, чтобы легко было их сбыть. Нет смысла брать что-то, что ты не сможешь продать, вернувшись домой.
— Но здесь так много всего, — опять вздохнула Эшер.
— Эшер! — сказал я. Через пару секунд я повторил уже громче: — Ханна!
— Э-э-э, да?
— Сходи скажи Никодимусу, что вроде бы всё чисто. Забираем то, за чем пришли, и валим отсюда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});