В тот день Вуазен призналась, что племянница Мазарини графиня де Суассон, мадам дю Рур и виконтесса де Полиньяк пытались отравить Луизу де Лавальер. Ободренный этим примером Лесаж, в свою очередь, обвинил герцогиню Ангулемскую, герцогиню Буйонскую, принцессу де Тенгри, мадам де Витри… В показаниях двух мерзких отравителей фигурировали все знатнейшие роды Франции. Тогда Ла Рейни попросил аудиенцию у короля и отправился в Версаль вместе с другими магистратами Огненной Палаты.
– Сир, скандал разрастается. Он принял такие размеры, что для продолжения следствия нам необходимо разрешение вашего величества. Мы не знаем, как нам поступить.
Король сначала спокойно, а затем с возрастающим гневом выслушал длинный список тех, кого назвали в своих показаниях Вуазен и Лесаж. Если его и ужаснула внезапно открывшаяся перед ним черная бездна, которую представлял собой его собственный двор, то он ничем этого не показал. На вопрос Ла Рейни король ответил сухо:
– Вы должны блюсти правосудие, сударь! Правосудие полное и без изъятия! Вам известны имена подозреваемых? В таком случае прикажите арестовать их, а затем допросите в Огненной Палате, невзирая на лица. Я учредил этот трибунал, чтобы карать преступления. Так карайте!
– Но, сир, некоторые из них занимают очень высокое положение. Например, графиня де Суассон…
Людовик XIV нахмурился. В те времена, когда эта красивая женщина была просто Олимпией Манчини, он ее пусть недолго, но любил. Все его существо протестовало при мысли, что она связалась с отвратительной бандой колдунов и убийц. Но Ла Рейни точно рассчитал удар: он хотел знать, можно ли арестовать и судить женщину, которая некогда принадлежала королю? И король с усилием произнес:
– Арестуйте и предайте суду графиню де Суассон, господин де Ла Рейни. Чем выше ранг – тем страшнее преступление.
Судейские чиновники с поклоном удалились. Ла Рейни в тот же день помчался в Париж и, вызвав верного Дегре, вручил полный список лиц, которых следовало схватить немедленно. Но когда полицейский пристав явился во дворец Суассон, прекрасной графини там уже не было – она бежала в Нидерланды. Оставшись в одиночестве и безмолвии своего рабочего кабинета, Людовик XIV не выдержал: у него не хватило духу отправить в Огненную Палату женщину, которую он когда-то любил. Через некоторое время он сам признался в этом, сказав принцессе де Кариньян, свекрови мадам де Суассон:
– Я решил спасти графиню. Быть может, мне придется ответить за это перед богом и моим народом…
Однако несколько месяцев спустя королю пришлось столкнуться с куда более мучительной дилеммой.
От двора нельзя было утаить ничего, и многие знатные подозреваемые успели скрыться до прихода служителей закона. Другие предпочли борьбу: так поступил, например, маршал Люксембургский, который опроверг все обвинения и был признан невиновным, к великой радости народа. Парижане обожали этого героического полководца, который получил любовное прозвище Обойщик Нотр-Дама за то, что украсил собор многочисленными знаменами, захваченными у врага. А герцогиня Буйонская, вынужденная предстать перед трибуналом, повела себя столь нагло и дерзко, что взбешенный король тут же отправил ее в изгнание.
И вот пришел наконец день суда над Вуазен. Процесс продолжался с 17 по 20 февраля. Колдунья держалась с величайшим спокойствием и хладнокровно выслушала страшный приговор: на следующий день ей предстояло вынести безжалостную пытку, а затем взойти на костер и быть сожженной заживо. Спокойствие Вуазен объяснялось просто: ее заранее предупредили, что на Гревской площади ей будет устроен побег. Там соберется столько народа, что неизбежно возникнет давка и суматоха. Ее освободят прямо у подножия костра, затеяв драку в толпе, и спрячут в каком-нибудь из домов, а потом переправят к Сене, где будет ожидать лодка. Таков был план – Вуазен оставалось только собрать все свое мужество, чтобы выдержать пытку.
– Принеси мне вина, – сказала она тюремщику, – побольше вина. Вот увидишь, я справлюсь. Надеюсь только, что палач не переломает мне все кости…
– Не тревожьтесь, он получил необходимые указания.
Действительно, палач действовал с необычной мягкостью, и вдребезги пьяная Вуазен охотно признавалась во всех преступлениях – но, разумеется, ни разу не произнесла имя, о котором, впрочем, никто и не спрашивал. Уже начинало темнеть, когда ее наконец посадили на тележку, служившую для сбора нечистот.
В этот холодный и сырой вечер улицы и крыши были заполнены народом: весь Париж хотел увидеть знаменитую колдунью. Среди толпящихся у окон зрителей попадались и такие, которые содрогались при воспоминании о визите в дом на улице Вильнёв-сюр-Гравуа… Но что осталось от фантастической фигуры в балахоне с вышитыми золотыми драконами? Теперь это была толстая женщина в грязной сорочке, с раздражением оттолкнувшая исповедника. Палач, сидевший на краю тележки, равнодушно взирал на толпу. Это был не Андре Гийом, которого угораздило заболеть, к великому неудовольствию Вуазен. Она рассчитывала на помощь своего дружка, но сейчас вполне смирилась с его отсутствием: заместитель хорошо справлялся с делом, а Гийом мог бы и перенервничать…
Взгляд колдуньи скользнул по толпе: она пыталась угадать, откуда появятся спасители. Вуазен трясло от нетерпения, ей казалось, что тележка просто стоит на месте. Надо двигаться быстрее, быстрее! Неужели эти люди не понимают, как жаждет она освобождения?! Ей пришлось за это дорого заплатить: ноги, хоть и не перебитые, болели ужасно. Пусть же все скорее закончится!
У Нотр-Дам Вуазен с гневом отказалась принести публичное покаяние. Пустая трата времени! Вот уже показалась поленница, освещенная факелами… но она знала, что на этот костер никто не взойдет!
Спустившись с тележки, Вуазен жадно огляделась вокруг. Толпа собралась громадная, однако на помощь ей как будто бы никто не спешил. Она видела только враждебные злые лица, слышала улюлюканье и проклятия. Вуазен вопросительно взглянула на палача… но тот вместо ответа обхватил ее, чтобы отнести на костер. И тогда она поняла, что ее обманули! Не будет никакого спасения, ей предстоит смерть – ужасная смерть!
Вуазен принялась изо всех сил отбиваться и завопила:
– Ах так? Меня забыли, меня бросили… Тогда я скажу, я все скажу…
Грубая рука зажала ей рот; позвав помощников, палач поволок осужденную на поленницу и начал привязывать к столбу железной цепью. Вуазен кричала так, что у нее сел голос и барабаны стали заглушать ее. Тогда, собрав все силы, она пронзительно выкрикнула:
– Я скажу все! Шлюха! Она думает, что я…
Договорить ей не удалось. Палач, подгребавший солому к столбу, оглушил ее одним ударом. В тот же момент к поленнице поднесли огонь. Солома была сырая, и от нее повалил густой дым, скрывший колдунью от толпы…