на весь лес. — Давай уже, быстрее! Я за этот сраный день уже натерпелся! Сначала язычники, потом демоны, потом демоны и язычники… — Он выматерился и скрутился от боли калачиком. — Хорош уже сиськи мять, урод…
Аарона затерзали сомнения, и он спросил:
— Имя?
— Нет у меня имени, — ответил незнакомец, — только номер.
— Номер?!
— Ага, кретин, ты что, не слушаешь?
— Скажи его.
— M/A-1/123, — прохрипел человек, — что тебе это говорит, ублюдок?
— Уважительней разговаривай со старшим по званию, крестоносец, — буркнул Аарон и протянул раненому руку. Тот, немного заёрзав на снегу, всё же подал руку.
Когда недавний враг встал перед ним, Аарон приказал ему сбросить защитную маску. Тот подчинился и из-под неё показалось лицо молодого парня, всё в шрамах, ожогах, а волосы у него были белые, как снег на земле. Лохматый и грязный, с разодранным кителем и сочащимися кровью ранами, он был больше похож на нищего, но номер на груди доказывал, что этот мальчишка — слуга Инквизиции. Более того, Аарон узнал в нём того, кого хотел завербовать в своих Волков месяц назад.
— Что здесь произошло, солдат? — Старый Волк не выдал того, что узнал парня, но сам сдёрнул маску. Судя по удивлённому кошачьему взгляду юнца, он узнал Старого Волка.
— Прошу прощения, игумен Аарон, — Парень склонил голову, и взялся за голову, — я принял вас…
— Это неважно, — отрезал Волк и повторил свой вопрос более жёстким голосом, отдающим сталью.
— Пойдёмте.
Парень поволокся к алтарному камню, скрылся за статуей Сварога, которую кто-то лишил головы. Скоро перед глазами Акелы раскрылась одновременно и ужасная, и приятная картина.
«За этим кретином весь “Князь” охотился… Какого хрена зелёный крестоносец тут забыл?»
Тело могучего язычника лежало на выжженой огнём земле. Недалеко от трупа валялась голова Сварога, мрачно вглядываясь в пустоту сумрачной ночи.
— Это… вождь «Перуна»? — Старый Волк не сдержал удивления и голос его это выдал. «Как можно было сразить это чудовище?! Он же прикончил две сотни новобранцев, а до этого терроризировал “Князь” добрых пятнадцать лет! Даже старина Ашер, которы прикончил прежнего вождя Молний этого урода одолеть не сумел!»
— Да, он самый, — кивнул парень на побледневший труп. Тело, испещрённое древними татуировками, истекло кровью, и та стала свёртываться, глаза впали, длинная, густая борода, завязанная в несколько узлов, растрепалась, чёрные как смоль волосы, спадавшие до плеч, промокли от крови и спутались. Тело некогда сильнейшего языческого вождя побледнело и ужалось, лишив того прежнего могучего облика, превратив в тень себя прежнего. Рядом с его иссечённой правой рукой лежала его длинная секира. На фоне слабого лунного света, лезвие блестело и жадно скалилось, словно бы норовя снова попасть в руки к своему хозяину. Бык безразлично смотрел в сумрачное небо, где прорезями открывались россыпи звёзд.
Старый Волк использовал астральное зрение и только теперь почувствовал слабую остаточную энергию, напоминавшую демоническую.
— Здесь был кто-то ещё?
— Да, — Парень отошёл к разбитому, сожжённому частоколу, на который будто обрушился небоскрёб и из-под снега вынул связку из трёх болтавшихся голов. Они порядком высохли, несло от них как от тысячелетнего трупа, все в древнем тряпье и с десятками пустых глазниц. Жёлтый череп проглядывал то тут, то там, проступая за тонким слоем кожи. Головы связали верёвкой, и они больше походили на человеческие, но точно сказать было нельзя. — Вот этот засранец.
— Когнос? — вырвалось у Старого Волка против его воли. «Что он здесь делает? Какого хрена здесь творится? Сильнейший язычник и демон первого порядка, но оба они мертвы, а какой-то щенок жив-здоров?! Не может таких чудес быть…»
— Он самый, — прокряхтел беловолосый и бросил головы к ногам Старого Волка. Тот рефлекторно отпрянул, вспоминая, скольких жертв скормил этому ублюдку.
Луна снова освободилась от плена туч и воссияла своим холодным бризом.
— А теперь ты расскажешь мне всё, что здесь произошло, парень, — приказал Старый Волк. — Всё до единого.
— Долго же придётся рассказывать, — пожал плечами беловолосый, корчась от боли и потряхивая протезированной рукой, — глядишь помру и никто меня отсюда не вызволит.
— Думается мне, сынок, что после такого, — Старый Волк ткнул на мёртвого язычника и останки древнего демона, — ты вернёшься в корпус совсем другим человеком.
Однорукий не сдержал хитрой улыбки и принялся излагать свою историю.
Глава XXVII. Заря и тени
Судороги не оставили его даже спустя три часа. Он сидел, бездумно смотрел в снег, что-то бормотал себе под нос и дрожал, как осенний лист. Он пускал слюни изо рта, то и дело хватался за голову, сбивчиво кричал и снова умолкал. Чёрные вены пальцами обхватили его горло, проступили на руках, подступили к глазам, высеклись на висках и голове. Капилляры в глазу лопнули, и белая склера залилась красной паутинкой. Из ушей и носу то и дело шла кровь, но через какое-то время останавливалась, чтобы вскоре прорваться снова.
Солнце светило во всю, разбрасывая жёлтые копья по зимним шапкам леса, но едва ли от него исходила хоть какая-то толика тепла. Мороз грыз руки и ноги, пробираясь и без того рваную, потрёпанную одежду. Пальцы на руках и ногах покраснели, щёки горели, а в желудке было пусто. Всё это действовало Однорукому на нервы, но от постоянного бормотания и вскриков Виктора, беловолосый хотел похоронить боевого товарища прямо здесь, освободив его от мучений одним взмахом меча.
— Опасный это клинок, — сказал Однорукий обезумевшему Виктору, но тот едва ли его услышал. Последний час беловолосый сам себе находил развлечение: метал снежки в дерево, исследовал сожжённые языческие дома, пытался поднять срезанную голову Сварога и вернуть её на законное место, не без интереса рассматривал труп Быка, вся мощь которого исчезла после одного точного удара клинком.
Зрелище было действительно жуткое. Однорукий справедливо думал, что язычнику моча в голову ударила, иначе парень не мог объяснить то, как это лесное чудище умудрилось выронить своё главное оружие, лишившись главного преимущества. Более того, беловолосого удивляло, что его догадливый товарищ решился использовать клинок и, самое удивительное, попал ублюдку точно в сердце и бил до тех пор, пока этот бугай не ослаб, рухнув в сугроб. Крови было целое море, но самое страшное началось потом, когда из могучего тела воина полилась чистая энергия, переливаясь бурыми, чёрными и бордовыми цветами. Виктор невольно раскрыл рот и эта энергия, как какой-то червь поползла внутрь. Однорукому показалось, что в этом потоке ревут души убитых, в хороводе переливаясь своими аморфными остатками лиц, которых поразил ужас и страх. Глаза Виктора залились белым, и он трясся, но Однорукий не решился подходить. И вот, когда