чужом краю и в окружении в лучшем случае «не друзей», а в худшем — откровенных врагов. И даже если, окончательно опухнув, попытаешься сбежать от всех этих забот и проблем, племя привычно побежит за тобой, решив, что либо ты знаешь, где «много и вкусно», либо, что пора смываться.
Короче, быть Вождем — это тот еще геморрой, только заполучив который ты начинаешь задумываться, а на кой хрен тебе все это было надо? А проблемы Лга’нхи еще усугубляются и тем, что и сам он чрезвычайно молод для такой должности. Да и само наше племя — еще моложе своего вождя. Каких-то общих традиций или обычаев, самостоятельно регулирующих жизнь племени, пока толком не выработано. Управление почти всеми процессами идет в ручном режиме, и на каждый новый вопрос приходится придумывать новый оригинальный и устраивающий всех ответ.
Но я сейчас не про это. Я про хорошее. Сколько себя (а вернее, его) помню, всегда Лга’нхи ходил ободранный и, как бы это сказать, обветшалый. Мальчишкой он, как обычно, донашивал одежду за взрослыми, а если и попадала в его лапы какая обнова, долго ли живет новая одежда на мальчишке, фактически предоставленном самому себе? Вечные драки и поиски приключений с неприятностями мгновенно превращают любую новую одежку в лохмотья. Потом, став молодым воином, но еще не женившись, Лга’нхи решал вопрос одежного довольствия от случая к случаю, пользуясь добротой вдовушек (и не только в вопросах одежды). Причем, думаю, одежда тут была отнюдь не на первом месте. Ну а потом все вдовушки погибли вместе с несостоявшейся женой Лга’нхи, и, помнится, как-то раз в Олидике мне даже самому пришлось позаботиться о его гардеробе. А потом он ну пусть не женился, но обзавелся женщиной. Так что сейчас я впервые вижу его ухоженным и, можно даже сказать, респектабельным и аккуратным.
Собственно, банальная фраза «семья — ячейка общества» тут имеет совершенно особое значение. Тут просто по-другому не выжить. И всякая там «любофф» и даже просто секс играют второстепенное значение. На первый план вылезает быт. Холостой степняк-дикарь практически не имеет шанса отведать вареной пищи. Разные там супчики-бульончики и вареное мясо, а также творог, сыр, простокваша ему недоступны. Нет, молодому, конечно, выделят с общего стола пайку. Но в более зрелом возрасте — уже облом. И суть дела тут не в какой-то там дискриминации по гендерно-гастрономическому принципу. Суть в четком разделении женских и мужских обязанностей. Мужик — это исключительно воин, охотник и вечный часовой. Он всегда на страже, всегда готов отразить нападение или идти выслеживать врага и добычу. Все, что он может позволить себе, — это сырое либо наспех обжаренное мясо. Варение супчиков, да еще и с добавлением корешков да травок для вкуса, а также требующее сосредоточения и внимания шитье одежды, лепка горшков и обустройство быта — это женская забота. И так же как женщины не лезут в дела охотников, мужики не лезут в их заботы. А значит, для полноценного существования и степному мужику, и степной бабе нужна семья. Так что обычай считать полноценными только женатого мужчину и замужнюю женщину, корнями своими уходит не в какой-то там «Домострой», а гораздо глубже. Чему нынешний вид Лга’нхи служит ярким примером!
Мало того, что обихожен и лоснится сытостью, он даже (за что, видимо, надо сказать особое спасибо Ласте) выглядит по-своему, по-дикарски, элегантным и представительным. Настоящим Вождем, а не ободранным полуголодным подростком. Даже вон ирокез и борода как-то по-особому расчесаны, чем-то умащены и украшены. Ага, зуб даю, в ирокез вплетено несколько бусинок! Вон как на солнышке-то посверкивают. А под доспехом у него сейчас не его степная безрукавка (в которой я его, кстати, давненько уже не видел), а вполне себе удобная, надевающаяся через голову рубаха. Да еще и расшитая разными узорами. Впрочем, мы почти все в таких рубахах. В них куда проще находиться под жарким солнцем, а жесткая кожа не натирает тело во время гребли. А чтобы снять с дикаря-степняка его безрукавку, один из главных предметов гордости степного воина, это нужно произвести целую революцию в сознании. И хотя сам Лга’нхи более чем уверен, что остался прежним и неизменным сыном степей, революция эта уже произошла. Впрочем, кажется, приплыли. Стой, Витек! Разворачивай лодку кормой вперед и бросай весла.
Мы остановились метрах в десяти от первых лодок вражеского каравана. При наличии хорошей глотки поговорить можно было и отсюда, а при отсутствии метательного оружия сделать это вполне безопасно.
— Я, Лга’нхи, Великий Вождь племени ирокезов, победителей пиратов и аиотееков! — гордо отрекомендовался наш кормчий (или, по крайней мере, занимающий в данный момент место кормчего). — А вы кто такие?
На противоположных лодках что-то замешкались с ответами и зашушукались между собой. Понять их несложно. Кто такие на фиг эти ирокезы, победившие каких-то там «пиратов» (словечко-то это мои соплеменники переняли у меня) и аиотееков? Не факт, что они вообще знают слово «аиотееки», даже если и встречались с самими аиотееками. Верблюжатники как-то обычно не торопятся представляться своим очередным жертвам. И коли среди нас не было бы столько служившего аиотеекам народа, мы бы и сами этого слова не знали. Да и видок у нас, мягко говоря, странноватый, хотя и говорим мы вроде по-человечески. Правда, не уверен, что сторонний слушатель, будь он хоть из степняков, хоть из прибрежников или горцев, сможет с ходу врубиться в тот своеобразный сленг из языков всех народов, с добавлением аиотеекского и русского, на котором изъясняется наше племя. Так что, думаю, у наших оппонентов были все основания подозревать в нас очередных чужаков и очередную напасть.
— Мы воины Царя Царей Леокая из Великого Улота, плывем по его поручению, — наконец соблаговолили ответить нам с противоположных лодок. — Уйдите с нашего пути, или мы вас побьем!!!
Что называется, «Упс!»
Глава 17
Костерок был не особо велик, плавника на этом пляже на всех явно не хватало, и приходилось экономить. Но и вести Совет без костра — это тоже как-то не комильфо!
Так что был костер, оставалась еще каша с сушеным мясом и похлебка из свежей рыбы. И даже немножечко пива нашлось в запасах наших гостей, так что они проставились выпивкой, а мы — закусью, благо у нас были бабы, которые могли ее приготовить.