Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Как давно это было!.. И казалось порой – не с ним.

Павел Петрович купил две свечки. Одну поставил на канун, помянув "всех сродственников по плоти и ближних круга своего", а вторую перед иконой Казанской Божьей Матери, попросив у неё помощи в безплодных пока поисках жены своей.

Выйдя из церкви, Троицкий пошёл по центральной аллее. Он смутно помнил, что участок, где похоронили Татьяну Евгеньевну, был справа по ходу… То ли пятнадцатый, то ли шестнадцатый… И ещё… Павел Петрович вспомнил!.. Существовал ещё один, самый главный ориентир: как раз на пересечении центральной аллеи и боковой находилась могила младенца Ксении, умершей в возрасте девяти месяцев, о чем говорила трогательная надпись на могильной плите. Вот она!.. Троицкий ужасно обрадовался знакомой примете!.. Свернул направо и замедлил шаг… Конечно, за время его девятнадцатилетнего отсутствия деревья и кустарники сильно разрослись, но берёзку с двойным стволом он отлично помнил и, если её не спилили… Да нет же!.. Вот она!.. За ней – семейное погребение Крохиных… Так и есть!.. А следующая… Но что это?.. Следом за Крохиными стояла гранитная глыба, на которой красовался профиль какого-то военного и была выбита надпись: "Генерал-майор Голубев А.И., 1889–1956. Помним, любим, скорбим. Жена, дети, внук".

Не веря своим глазам, Павел Петрович прошёлся дальше по аллее. Может быть, он что-то напутал?.. Нет, всё правильно… Могила Татьяны Евгеньевны должна была находиться именно здесь. Но её не было!.. Чудеса, да и только!.. Оказывается, в Советском Союзе не только живые могли безследно исчезать, но и покойники тоже.

Однако всякому безобразию должно быть своё объяснение, и взбешённый отставной комбриг пошёл назад, к выходу!.. Но не для того, чтобы покинуть это скорбное место. Отнюдь!.. Он направился в дирекцию кладбища, чтобы на месте учинить разгром подлецам, которые уничтожают человеческую память из-за каких-то своих шкурных интересов.

– Кто здесь директор?! – рявкнул он, распахнув дверь кладбищенской конторы.

Навстречу ему из-за письменного стола поднялась серая личность с испитым лицом и гладко зачёсанным набок весьма редким пробором.

– Ты чего это?!.. – "личность" старалась придать своему тусклому голосу начальственную солидность и вес. – Ты это… Того… Ты не очень-то!.. Тут тебе не базар!.. Не ори!..

Что есть силы Троицкий шарахнул кулаком по столу, так что бумажки, лежавшие на нём, подпрыгнули и белыми птицами разлетелись по кабинету.

– Молчать! – он был вне себя от ярости. – Я тебе покажу базар!.. Читать умеешь?!.. Читай!..

И он поднёс к самым глазам "личности" своё генеральское удостоверение. Тот прочитал и вытянул руки по швам.

– Не признал, товарищ генерал, – тихо пролепетал он. – По внешности не скажешь… Извиняюсь…

– Ая не извиняю!.. Ты что с могилой моей тёщи сделал, подлец?!.. Продал, гад?!..

По реакции "личности" было видно, что Троицкий попал в самую точку. Директор ещё не знал, могилу какой именно тёщи имеет в виду генерал, но, поскольку подобная купля-продажа практиковалась на кладбище постоянно, изрядно струхнул.

– Я?!.. Клянусь вам…

Но Павел Петрович не стал слушать. Он сгрёб дрожащую, как осинка, "личность" за шкирку и выволок из кабинета. Откуда только силы взялись?.. Могильщики, сидевшие на лавочке возле конторы, со злорадным удовольствием наблюдали за тем, как безпардонно унижен их начальник.

– Пахомыч!.. Куда это тебя, сердешного, поволокли?.. Наша помощь не требуется?.. А то мы и подсобить можем!.. – улюлюкали они во след.

Возле могилы Голубева Троицкий, наконец, отпустил насмерть перепуганную "личность".

– Что скажешь? – строго спросил он, указывая на надгробие. – Кто здесь похоронен?

– Так ведь написано же!.. – от страха и от выпитого полчаса назад портвейна "777" пополам с "Жигулёвским" буквы перед его глазами подпрыгивали и разбегались в разные стороны. Прочитать, что там написано, он при всём желании никак не мог. Если бы год назад он хотя бы на мгновенье мог предположить, что никому неизвестная Татьяна Евгеньевна Летуновская окажется тёщей генерала, ни за что бы могилку её не тронул. Но кто знал?!..

– Порядок у нас такой, – лепетал он. – Безхозные могилки мы даже обязаны в оборот пускать…

– Что это значит "безхозные"? – опешил Павел Петрович. Первый раз в жизни он слышал подобное.

– Ежели могилка стоит заброшенная, то по прошествии определённого времени мы её… Так сказать… Заселяем…

– Что?!..

– То есть занимаем… Ваша тёщенька когда почить изволила?

– В марте тридцать шестого.

– Вот видите!.. Видите!.. – обрадовалась "личность". – Двадцать лет прошло!.. Значит, всё по закону!.. Всё, как полагается!.. На ваше удостовереньице можно взглянуть?..

– Какое такое "удостовереньице"? – удивился Троицкий.

– Ну, что могилка именно вам принадлежала.

Павел Петрович опешил. Не знал он, что на могилу тоже корочку иметь надо.

– Нет у меня никакого "удостовереньица".

– Нету?! – удивлению директора не было границ. Он встряхнулся и с нескрываемой злобой посмотрел на Троицкого, – Так что же ты мне лапшу на уши вешаешь, генерал сраный?!.. Поди докажи, что тут тёща твоя лежала!.. Ну!.. Докажи!.. А за оскорбление личности при исполнении ты, между прочим, ответить можешь!.. Паскуда!..

И куда только девалась трясущаяся, униженная "личность"? Через прищуренные глаза сочилась злоба, оскаленный беззубый рот брызгал слюной и извергал на Павла Петровича поток грязи и непристойностей.

А ему вдруг стало невыносимо скучно. Он уже стыдился своего недавнего взрыва и готов был чуть ли не прощения просить. Он узнал самое главное: все эти годы Зиночка не приходила на могилу матери, отчего и отнесли её в разряд "безхозных". Значит, не было её в Москве и искать здесь безполезно. Махнув рукой, он повернулся и пошёл по аллее прочь и уже не слышал за спиной отборного мата, который вместе с чудовищным перегаром выблёвывал из себя хранитель вечного покоя усопших советских граждан.

Когда Троицкий подходил к воротам, навстречу ему двигалась похоронная процессия. Хоронили какую-то древнюю старушку. На губах её застыла навеки слабая улыбка, а белые волосы пушистым ореолом рассыпались вокруг головы. Крепкие ребята несли два венка, пожилая женщина держала на вытянутых руках красную подушечку, к которой был приколот орден "Красной звезды" и две медали. Народу за гробом шло немного. Однако среди них Павел Петрович, к удивлению своему, заметил двух офицеров в форме с малиновыми околышами. Мирная старушка и сотрудники КГБ – это было странно.

И вдруг!.. Он замер как вкопанный. Из далёкого тридцать восьмого года прямо на него шёл давний знакомый – следователь Семивёрстов!.. Собственной персоной.

Вот так встреча!..

Голова Тимофея Васильевича была низко опущена, он смотрел себе под ноги, всё, что происходило вокруг, не имело для него никакого значения, поэтому и не заметил он стоящего сбоку на аллее Троицкого. "Вероятно, мать свою хоронит", – подумал Павел Петрович и, когда процессия миновала его, повинуясь какому-то инстинктивному движению души пошёл следом.

У разрытой могилы процессия остановилась. К железной ограде была прислонена мраморная доска, на которой проглядывали выкрашенные чёрной краской, но изрядно облупившиеся буквы: "Семивёрстов В.М. Чекист 1888 -1929".

Гроб поставили на две табуретки у могилы, и гражданская панихида началась.

Вперёд вышел офицер в чине подполковника. Достал из кармана шинели бумажку и начал читать:

– Товарищи!.. Мы сегодня прощаемся с нашим другом, с нашим верным соратником, дорогой Елизаветой Павловной Семивёрстовой. На заре создания нашей славной ВЧК Елизавета Павловна работала рука об руку с Феликсом Эдмундовичем. Благодаря её неустанному труду, тысячи безпризорников обрели в её лице заботливую мать и стали полноценными гражданами нашей страны, строителями коммунизма…"

Павел Петрович стоял в стороне, слушал официальную речь и недоумевал, неужели даже в этой ситуации нельзя найти нормальные, доходящие до сердца слова? Для чего нужна вся эта казённая безсмыслица, пустая и безчеловечная?.. И тут же вспомнил, как в тридцать четвёртом хоронил своего боевого друга Василия Безкакотова. Весельчак и балагур, душа любой компании, красавец и дамский угодник, он сгорел в какие-то несколько месяцев от жестокого рака лёгких. И вот, когда в Доме Красной армии, где проходила гражданская панихида, Троицкий подошёл к пожилому старшине-сверхсрочнику, который надевал траурные повязки и распоряжался порядком расстановки пришедших в почётном карауле, тот потянулся к уху Павла Петровича и участливо спросил трагическим шёпотом: "Вы где любите стоять? В ногах или в головах?" И Троицкий так опешил от этого странного, неожиданного вопроса, что в ответ не смог сразу сообразить, что именно имеет в виду старшина и как следует отвечать в данной ситуации. Совершено сбитый с толку он жалко пролепетал: "Я везде привык". "Понял, – подмигнул ему старшина. – Значит, в головах". И тут же объяснил причину своего решения: "В головах солиднее".