Читать интересную книгу Отрок. Женское оружие - Евгений Красницкий

– Вот ей бы эта молитва впрок не пошла, наверное, – задумчиво проговорила Анна. – А, бабоньки? Я так думаю, что читать ее надо от всей души, а не напоказ, как твоя свекровь убивалась.

– Молитва помогает, когда она от души идет, от всего сердца. А уж эту только та баба может прочувствовать, которая знает, что за мука такая – ждать, – убежденно сказала Вера.

– Вот и мне так кажется, – откликнулась Анна. – А посему, бабоньки, не стоит нам про неё языками чесать со всеми подряд. Девкам-то нашим она нынче и ни к чему еще, пожалуй… Вот когда в поход СВОИХ проводят, тогда можно им про неё рассказать. А пока сами молиться будем.

– Ой, Анна Павловна, а другим-то бабам, которые своих ждут… – начала было Ульяна, но Анна уже продолжила:

– Другим бабам – можно, только сами смотрите, чтобы не балаболки они были, чтобы молитва эта силу свою из-за их болтовни не потеряла.

Молчавшая на протяжении всего обсуждения Плава неожиданно застонала. Она сидела на самом краю лавки, и увлеченные разговором женщины не обратили внимания, что старшая повариха давно уже опустила голову на руки, вцепилась пальцами в волосы и потихоньку раскачивается из стороны в сторону. Теперь же ее стон, полный муки, заставил их обернуться.

– Плавушка, что случилось-то? – потянулась к ней сидевшая ближе всех Ульяна. – Что с тобой?

– Ой, слушаю я вас, бабоньки, и завидую-ю-ю, – выдохнула Плава. – Вы же сами не понимаете, какие вы все счастливые! Даже ты, Анна Павловна, и ты, Арина, счастливые были, когда мужей своих не дождались…

– Плава, ты в своем уме-то? – оскорбилась Верка. – Какое уж тут счастье?

– Счастливые вы, – повторила, мотая головой, Плава, и Верка осеклась на полуслове, увидев, наконец, лицо сидевшей напротив женщины. Такая мука была у нее в глазах, такая горечь в словах звучала, такой болью лицо исказилось, что понятно стало: не случайные это слова, не сгоряча они сказаны, а за много лет выстраданы. – Да, счастливые. Вы ждать можете и надеяться. А если ждать уже некого, так хоть воспоминания перебирать. А у меня этого нет, и не было никогда.

– А как же Нил, Плавушка? – неожиданно робко спросила Вея.

– А что Нил?

– Ведь он же любит тебя…

– Любит, да… Только вот сам он свободен, а я… Господи, ну неужели же я до конца жизни буду к своему придурку прикована? – вырвался у нее из глубины души отчаянный крик. – Ведь у каждой бабы муж как муж, и только у меня – большой ребенок. Ну да, естество свое берет – и он временами мужиком бывает, но все равно ведь дите дитем. Такого и обманывать-то грешно, все равно что ребенка обижать, да и не понимает он ничего. Было дело, пытались доброхоты наговаривать ему на меня, да толку-то. Он только смотрит испуганно, хлопает своими глазищами, а потом бежит ко мне, чтоб я его пожалела. И смех, и грех.

Плава говорила быстро, захлебываясь словами, словно стремилась побыстрее выплеснуть из себя застаревшую боль. Остальные смотрели на нее с удивлением и сочувствием: никто из них не задумывался до сих пор, как она выносит супружескую жизнь с мужем-недоумком, каково ей одной тянуть на себе такой воз. Никто из них, кроме, пожалуй, Веи, и не представлял даже, как она вообще оказалась замужем за таким человеком, как Простыня, а спрашивать до сих пор не решались. Не так уж и давно жила Плава в Ратном, но все помнили страшную казнь ее старшей дочери, и никому не хотелось лишний раз бередить раны женщины, которую невозможно было не уважать. А сейчас, видимо, пришла пора прорваться этому нарыву на душе: невозможно вечно жить с такой болью, рано или поздно ее нужно вытолкнуть из себя, пока она окончательно не разъела человека изнутри.

И Плава продолжала говорить, а все остальные молча слушали ее.

– Знала бы я заранее, какой муж у меня будет – удавилась бы, наверное, или в прорубь бросилась, лишь бы никогда не видеть его, не слышать того, что соседушки – змеи подколодные в уши пели. И ведь все с сочувствием подходили, жалостью травили, а в глазах у каждой любопытство аж горит: как это она с недоумком таким живет, да что он с ней делает. И то сказать: детки-то у нас здоровенькие да ладные все трое были, как на подбор. Иные и того хлеще: решили, что не от мужа я деток своих рожала, а незнамо от кого. И мужики подкатывались, и бабы их прибегали волосья драть, и свекор со свекровью следили за мной пуще псов цепных. Хотя вот уж кто-кто, а они-то лучше всех знали, как я колотилась по хозяйству, чтобы жить, а не пропадать за таким мужем – сами же мне сокровище свое подсунули.

– Да как же ты за него пошла-то? – не выдержала наконец Верка. – Неужто отец твой не видел, за кого дочь замуж выдает?

– Да видел он все и знал все, – с горечью ответила Плава, – только выхода у него другого не было. Семья-то наша в Куньем пришлой была, не до выбора было: или всей семье в закупы идти к соседу, у которого отец мой в неурожайный год одолжился, или меня отдать за его сына, дурака здоровенного. Были бы своими, община бы заплатила, а так… мной и откупились от холопства. А меня никто и не спрашивал, хочу я или нет за такого замуж идти. Матушка только сказала напоследок: терпи, дочка, зато он бить тебя не будет – добрый, и слушаться тебя во всем станет.

Все верно: и не обижает, и слушается, только от его послушания волком выть хочется. И не замуж я вышла, а сразу же большого ребенка получила, за которым приглядывать нужно. Свекор со свекровью поначалу нарадоваться не могли: как же, и у их сыночка единственного все как у людей – вот и жена есть. Да только детки наши, особенно сынок, как на грех, в меня удались, в мою родню. Тут-то свекровь и взвилась, дескать, не от мужа рожаю. Ох, и наслушалась я от нее, ох и натерпелась…

– Погоди-ка, – неугомонная Верка, видать, решила все до конца прояснить. – Как – трое? Почему ты про одного сына говоришь? А как же Глузд?

– Так он не мой. Какой-то родней Простыне приходится, сирота, вот и взяли его в семью. Да жизни мальчишке не было: свекровь моя его еще больше, чем меня, шпыняла. Заедало, вишь, ее, что родной сын здоровенным дураком вырос, а тут приемыш – хилый, слабый, но голова светлая. После смерти родителей я его ни разу зазря не корила, он уж выправляться стал, а раньше…

Женщины завздыхали, вспоминая своих свекровей – у каждой ведь нашлось, что вспомнить. Арина встала со своего места, подошла к Плаве, присела перед ней на корточки и сказала, заглядывая снизу вверх в заплаканные глаза:

– Не печалься, Плавушка, нет таких испытаний, которые мы не смогли бы вынести. Мы ведь сильные. А у тебя самой сил не хватит – мы поможем.

– У нас в крепости всех пришлыми назвать можно – жизнь тут только начинается. Но можно и по-другому взглянуть: община рождается. И ты в этой общине своя, а значит, есть кому за тебя заступиться, – поддержала ее Анна. – Болтунам же ты и сама такой окорот дать можешь, что любо-дорого посмотреть. Нам всем у тебя еще учиться и учиться.

После этих слов напряжение, ощутимо витавшее в кухне, не то чтобы сошло на нет, но как-то поубавилось, и сама Плава расслабилась.

– Коли уж я сегодня с вами вместе сына провожала, хоть и не знала еще о том, – улыбнулась она, – значит, и в самом деле вашей стала.

– О сыне не беспокойся, – поторопилась успокоить ее Анна. – Как только узнают, что он с ними увязался, да еще без спроса, холку ему намылят, конечно, но беречь пуще глаза будут. И не только потому, что мал еще и не место ребенку в походе, но и потому, что любят его. Он же у тебя, как солнышко весеннее, одним своим видом людей радует. Так что вернется твой сынок невредимым – ты только молитву нашу не забывай читать. И мы все за него молиться станем – за него и за наших мужчин.

– Спаси тебя Бог, Анна Павловна, тебя и сына твоего, – ответила Плава. – Только… не запомнила я все до конца, не до того мне было. Не откажи, перечти молитву еще раз.

– Да, бабоньки, давайте повторим… для верности, – отозвалась Ульяна, а Арина только кивнула, подавшись вперед и умоляюще глядя на Анну.

И опять зазвучали на кухне слова вечной мужской молитвы, обращенной к любимой женщине, но в устах любящих и ожидающих женщин не мольбой они становились, а клятвой, обещанием ждать «всем смертям назло».

Жди меня, и я вернусь.Только очень жди…

Примечания

1

Ширинка – полотенце.

2

Поляница – богатырша (древнеславянск.).

3

Имя Ева – из православных святцев, но оно так и не стало по-настоящему русским.

4

Вообще-то такая часть женского платья называется корсажем, но Ратников, как подавляющее большинство мужчин, такое слово вряд ли знал, а вот про корсеты где-то что-то слышал.

5

Зарукавье – браслет.

6

Сам, косматый, Хозяин, дедушко, Он, овсяник – иносказательные названия медведя.