Особое внимание уделялось тесному взаимодействию родов авиации с наземными войсками и между собой. С этой целью в расположении войск 21-й армии была создана надежная сеть управления боевыми действиями авиасоединений и частей. НП командиров штурмовых авиадивизий находились в одном месте с НП командиров стрелковых корпусов и танковых бригад. На переднем крае располагались пункты радионаведения, возглавляемые опытными офицерами. Офицеры эти передвигались в боевых порядках наступавших войск и непосредственно руководили действиями летчиков, помогая им отыскивать и громить цели.
Общее руководство действиями фронтовой авиации осуществлялось с КП 13-й воздушной армии. Здесь постоянно находился сам командующий армией генерал-лейтенант С. Д. Рыбальченко с группой офицеров. Другая группа, возглавляемая его заместителем, вела наблюдение за боевой работой всей фронтовой авиации. Несколько установок радиообнаружения следили за воздушным противником и своевременно информировали о нем.
Благодаря такой системе авиационное командование знало все, что делалось в полосе наступления, и могло быстро принимать нужные решения, своевременно маневрировать авиацией, наращивать силу воздушных ударов на тех участках, где этого требовала обстановка.
Много пришлось потрудиться и штурманской службе. Столь плотная насыщенность авиации на небольшом фронте требовала очень тщательной отработки всех вопросов самолетовождения: прохождения групп над целью, прокладки маршрутов, установления входных и выходных "ворот". Для сборов авиации были выделены специальные районы, для каждого авиасоединения намечены оси маршрутов, определены порядок маневра над целью и высоты для бомбометания. Словом, все было сделано для того, чтобы полки и дивизии 13-й воздушной армии и ВВС флота действовали синхронно, как отлично налаженный единый механизм.
От Говорова я отправился на КП генерала Рыбальченко. Мы еще раз внимательно просмотрели план боевых действий авиации и внесли в него кое-какие поправки. В частности, в целях экономии сил и средств я приказал Ту-2 пускать днем без непосредственного сопровождения, а истребителями прикрывать только зону их боевых действий. Финская авиация не представляла серьезной силы, Ту-2 были скоростными машинами, до линии фронта было рукой подать, и мы могли позволить себе подобную роскошь.
На следующий день, закончив дела с авиационным планом, я поехал по частям и соединениям 13-й воздушной армии. Хотелось не только лично убедиться в готовности летчиков к предстоящему сражению, но и встретиться с воздушными ветеранами Ленинграда. Соответственно этому построил и свой маршрут - в первую очередь посетил части, в которых служили знакомые мне летчики.
За два с половиной года, что мы не виделись, рядовые пилоты стали командирами эскадрилий, бывшие комэски - командирами полков или их заместителями. Во главе полков стояли Николай Свитенко, Петр Покрышев, Андрей Чирков, Петр Пилютов, Василий Мациевич. Командир 154-го иап А. А. Матвеев уже был полковником и командовал 275-й истребительной авиадивизией. Еще выше стало боевое мастерство известных ленинградских асов Петра Лихолетова, Георгия Жидова, Василия Харитонова, Александра Карпова, Петра Харитонова, Александра Горбачевского, Ивана Чемоданова, Сергея Литаврина, Ивана Неуструева, Виктора Зотова, Николая Зеленова, Михаила Евтеева. Все они уже были Героями Советского Союза, а П. Покрышева правительство дважды удостоило этого высокого звания.
Теплыми и радостными были встречи с ветеранами ленинградского неба. Но вместе с радостью входила в сердце и боль утрат. Еще при мне погибли такие асы, как Алексей Сторожаков, Степан Здоровцев, Павел Маркуца, Сергей Титовка. Потом не стало Александра Савушкина, Николая Тотмина, Алексея Севастьянова, Бориса Романова, Ильи Шишканя, Георгия Петрова, Ивана Пидтыкана, Дмитрия Оскаленко, Георгия Глотова, Александра Булаева, Михаила Жукова. Все они, кроме Б. Романова и Г. Глотова, были Героями Советского Союза.
Я назвал лишь тех, кого знал лично. А сколько еще отважных и смелых полегло за это время! Только за первые шесть месяцев погибло и не вернулось с боевого задания 844 летчика, не считая штурманов и стрелков-радистов. В январе 1942 г. мы составили и отослали в Москву отчет о боевой работе ВВС Ленинградского фронта. Я до сих пор помню, как, подписывая этот отчет, долго, очень долго смотрел на цифры наших потерь в личном составе. Когда ты знаешь погибших и невернувшихся, они навсегда остаются в мыслях и чувствах твоих вполне определен-ными живыми людьми, и боль утраты никогда не проходит, ее лишь приглушает время.
Живыми, конкретными людьми, а не просто пилотами и командирами из таких-то частей были для меня все ленинградские летчики, даже те, кого я не знал и просто ввиду большого числа их не мог знать. Но я знал всех лучших, многих старших товарищей их и через этих лучших и старших мне были близки все остальные. И если летчик погибал или не возвращался с задания, я спрашивал, не из какого он полка, а кто его комэск. Фамилия командира эскадрильи говорила мне о летчике.
И в тот январский вечер 1942 г., под пронзительное завывание ледяного невского ветра, вздымавшего над Дворцовой площадью снежные вихри и хлеставшего ими в высокие окна здания бывшего царского генштаба, мне виделись не колонки цифр, а живые люди - никогда не унывавший с ровным характером и бойким умом Павел Маркуца; выходец с Дона, крепкий, как молодой дубок, Алексей Сторожаков; настойчивый и твердый, будто кремень, хоть искры высекай, Степан Здоровцев и многие другие.
Одно утешало, погибли они не напрасно. Ленинград выстоял, и на смену погибшим пришли другие, достойные павших. Оставшиеся ветераны воспитали из них новых асов, сумели передать им боевые традиции старших товарищей. И уже через год-полтора загремела слава о летчиках-истребителях Владимире Серове, Валентине Веденееве, Дмитрии Ермакове и Александре Билюкине, летчиках-штурмовиках Георгии Паршине, Андрее Кизиме, Владимире Алексенко и других.
Лишь к вечеру 7 июня оказался я в Ленинграде. Города я не узнал: так он изменился с февраля 1942 г. Я ехал на машине по его улицам буквально со стесненным дыханием. Еще многое напоминало о блокаде, но то были уже только следы, причем исчезавшие. Не было баррикад, появились на своих местах многие памятники, убирались развалины разбомбленных зданий. Редко попадались и столь характерные для периода блокады надписи на стенах: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна".
Одно из таких предупреждений неожиданно бросилось мне в глаза неподалеку от угла Невского и Лиговского проспектов. Я вздрогнул и, закрыв глаза, как наяву, увидел страшную картину, невольным свидетелем которой стал в сентябре 1941 г., когда фашисты повели систематический варварский артобстрел города. На тротуаре, как раз на углу Невского и Лиговского, лежало пять или шесть убитых осколками вражеских снарядов ленинградцев. Только что прошел дождь, и тела их лежали среди небольших лужиц, темных от крови убитых. Над ними, чуть склонившись стоял какой-то командир. Рядом с тротуаром припала на перебитое колесо ручная тележка. За тележкой стояла "эмка". Обстрел уже кончился, и по Невскому возобновилось движение - шли люди, позванивали трамваи. Один, кажется, одиннадцатый номер, с двумя прицепами, только что подъехал к остановке. Из него выходили пассажиры. Милиционеры перегородили дорогу к убитым, но люди и сами обходили это место...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});