— И врачом успел поработать, и на подиуме немного. В 90-е годы многие более или менее эффектные юноши и девушки шли на подиум. Была мода на топ-модели.
— У кого вы одеваетесь?
— Одеваюсь по принципу: вещь должна мне нравиться. Спокойно могу надеть безымянные турецкие штаны с рубашкой от Версаче. И все находят, что это хорошо. Стремление свести брендовость в одежде к абсолюту — это, мягко говоря, дурновкусие.
— В вашей сегодняшней одежде я угадываю стремление к дендизму.
— Дендизм исключает бренд. Он предполагает выработку собственного стиля.
— Шарль Бодлер писал: «Денди никогда не может быть вульгарным». Поэт отметил, что взгляд самого денди ценит изысканность, совершенство одежды. А ее идеальная простота и есть «наивысшая изысканность». Жаль, Бодлер не дожил до брендов.
— Брендовые вещи имеют значение, если они хорошо сшиты, либо это социальный код распознавания «свой — чужой». Есть круги, где этот код необходим. В других кругах это не значимо. Там брендовые вещи носят, просто чтобы повысить свою самооценку. Меня это удивляет. Как можно с помощью тряпки повысить самооценку!
— Зато можно подчеркнуть свою покупательную способность. Алмат, где вы зарабатываете на жизнь и бренды?
— Работаю везде и понемножку. В свое время четко понял, что не хочу ходить каждый день на работу. Значит, не буду. Заканчиваю свои дела в 4–5 утра, а встаю в полдень. Так хочет мой организм. А организм у меня один. Соответственно: пишу куда-то колонки, где мне нормально платят.
— В одном из текстов вы, открыв забрало, признаетесь: «Меня зовут Алмат. Я сексоголик». В какой стадии — чтоб «согреть нутро» или это привычка?
— (Смущенно.) Уточню: все-таки признается в этом мой лирический герой, которому я подарил свое имя.
— Рисковый поступок. Если в романе ведется рассказ от первого лица, а в его жизни воспроизводятся факты биографии автора, читателю трудно провести разделительный знак между вами.
— Я же оговорил в начале романа, что все герои вымышленные.
— Думаю, эта оговорка — всего лишь мнимость. В том круге, где вы свой, безусловно, поставят знак равенства между героем и автором.
— Если говорить о моем отношении к сексу, замечу: секс — всего лишь секс. Это не больше и не меньше. Это важная, но не единственная часть моей жизни.
— Вы делали попытку завести семью?
— Уже развелся и пока больше не собираюсь. И мой лирический герой прошел через это.
— Какое совпадение!
— Ну уж такая практика у людей. Мы с моей женой прожили 7 лет. Это был счастливый брак, и хотя, как и многие студенческие браки, он распался, мы с Мэри сохранили прекрасные отношения. Встречаемся, общаемся, ездим друг к другу в гости. Она в Петербурге, и мы по-прежнему близкие люди. Когда тебе тридцать два, невозможно из них вычеркнуть без потерь 7 наших лет.
— Наверное, самых прекрасных?
— Правда. Прекрасные и даже ужасные — все они мои.
— Для поэтов, художников — словом, людей, тонко чувствующих, эротика — это объект и поэтического созерцания. Современные чувственники позволяют себе сердечную эротику без мысли об обладании?
— Ну конечно, само эстетическое чувство не имеет отношения к сексуальному. Одно другому не мешает. Красивое — это гармоничная законченность образа. Знаю одну даму, работающую стриптизершей. Ей далеко за 40, ее вес 120 кг. И она не сидит без работы. Ее красота — это другая красота. Кто-то умеет увидеть красоту и в грязи, кто-то везде видит только грязь.
— Вы примеряли облачения трансвестита?
— (Смеется.) Лично я — нет. Но было такое поветрие в 90-х годах — ну, там фишка, приколка.
— Почти театральное представление?
— Ну конечно: разные джоуки, шутки. Ведь трансвестит — это человек с определенными психологическими параметрами. Он просто испытывает половое удовольствие от переодевания в одежду другого пола. А есть транссексуалы. Они считают себя людьми другого пола и, соответственно, пол свой меняют. Правда, бывает совершенно игровая ситуация — давайте повеселимся. В студенчестве мальчики переодевались, размалевывали морды жуткими полосами, портили кучу косметики; было забавно.
— На ваш взгляд, кто из писателей создал самые совершенные романы, где присутствует сексуальная тема?
— Ой! Как сказать? Тут нет объективных данных — это то же самое, что примерить чужой костюм на себя.
— Ну а с точки зрения эстетики?
— Думаю, это интересно у Куприна. У наших сегодняшних не знаю ни одного удачного сочинения на эту тему. Тут большой соблазн скатиться либо в порнографию, либо в истерику. Очень тяжелая тема. С ней тяжело работать — слишком заштампована. Это, увы, мировая тенденция. Из всех авторов в этой теме лидирует, на мой взгляд, Теннесси Уильямс. Сексуальная тема интересна, когда идет на равных с другими темами текста. Есть, конечно, талантливые порнографы. Ничего плохого в этом не вижу. Порно — тоже жанр, тоже нужен, и среди них есть свои звезды.
— В той среде, где вы свой, воспитано ли в людях чувство запретного? Действует ли евангелический завет «не убий» и медицинское правило — «не навреди»?
— Евангелическое от меня далеко как Африка. «Не навреди» — это чувство редуцировано для многих, особенно работающих в области публицистики. Чувство внутренней цензуры, чувство запретного — большая редкость. Чувство запретного не свойственно человеку — оно воспитывается. Есть вещи, которые я делать не буду. Универсальной этики не бывает.
— По вашему роману и по другим текстам я, кажется, угадала астрологические особенности вашей натуры. Попробуем поиграть?
— Хорошо.
— Вы бываете чрезмерно самоуверенным и негибким?
— Чрезмерно самоуверенным — нет. Самоуверенным и негибким бываю.
— Руководит ли вашими прихотями фраза «я желаю»?
— Никогда. Мною руководит немножко другая фраза — «я хочу». Значит, «мне надо». Когда возникает определенная ситуация, я сначала подумаю.
— Вы замечали, что обладаете какой-то целительной силой? Разговаривая с вами, почему-то убеждаюсь — такая сила есть.
— (Долгий вздох.) Думаю, тут надо проверять путем обследования — есть оно или нет. У нас есть Институт паранормальных способностей. Но я об этом никогда не думал. Я медик, и таких людей встречал. Так что все возможно.
— Вы ревнивы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});