— Ишь ты! — удивился Гарбуз. — Быстро усвоил!.. Но правильнее будет сделать так: присвоение звания Куржакову ускорить, а самого его подправить. Да, кстати, и ты поговори с ним, вы старые друзья.
— Едва ли он со мной посчитается.
— Почему же? Он тебя уважает.
— Не замечал.
— Мне Куржаков сам про тебя говорил: хороший парень этот Ромашкин, смелый и умный офицер…
Гарбуз утаил конец этого разговора, не хотел напоминать о смерти. А Куржаков сказал тогда: «Зачем каждую ночь этого мальчика гоняете на задания? Привел „языка“, пусть отдыхает. Думаете, просто каждую ночь в немецкие траншеи лазить? Загубите парня, сами потом пожалеете».
В Москве гремели салюты в честь героев Днепра. Без сна и отдыха работали люди в тылу по двадцать часов в сутки — им думалось, что бойцы действующей армии вообще не спят.
У фронтовиков действительно случались периоды, когда спать почти не приходилось. Один такой бессонный месяц был на Курской дуге, другой — на Днепре. Утешали себя: «Ну, форсируем Днепр, тогда отоспимся». Не тут-то было! Немцы старались удержать Восточный вал. Все их резервы, все, кто мог ходить и стрелять, были брошены на ликвидацию плацдармов, захваченных советскими войсками на западном берегу Днепра.
На фронт к советским воинам приезжали делегации с подарками, бригады артистов.
Гостей допускали лишь до широкой днепровской воды и здесь останавливали. На том берегу продолжались тяжелейшие бои.
Но гостей все же надо было принимать — они выступали в госпиталях, в резервных частях, во вторых эшелонах, в штабах, на аэродромах.
Приехали гости и в полк Караваева. Кирилл Алексеевич был на НП, когда ему доложил об этом по телефону начальник тыла подполковник Головачев.
— Хорошо, — устало сказал Караваев, а сам подумал: «Вот принесло не вовремя. Что же делать?» — Ну, вы там организуйте обед, угощение, чтобы все было на уровне.
— Это понятно, все сделаем. Только они на передовую просятся. Вас хотят видеть, героических бойцов.
— Ни в коем случае! Тут такое творится, не продохнешь! Сейчас шестую контратаку отбили. Я к тебе Гарбуза пришлю, он разберется. — И, положив трубку, сказал замполиту: — Давай, Андрей Данилович, это по твоей части. Я здесь как-нибудь без тебя обойдусь, а ты займи гостей.
— Ладно, — мрачно согласился Гарбуз. — И что же там прикажешь мне делать? Они ведь героев хотят видеть.
— Не злись, Данилыч. У нас все герои. Собери в штабе свободных офицеров да возьми Ромашкина с разведчиками — им сейчас тут делать нечего. Забирай и Початкина с его саперами. Вот тебе и герои!
— Это же резерв.
— Не одни они в резерве. Продержимся и без них. У фашистов тоже не бездонная бочка. Смотри, сколько их уложили за день. — Караваев кивнул на поле, усеянное мертвыми вражескими солдатами. — Устоим. Не беспокойся, Андрей Данилович. Я ещё в первый батальон позвоню, чтоб к тебе послали натурального Героя — сержанта Пряхина. Вот и будет полный комплект…
Так нежданно-негаданно Ромашкин попал в разгар боя в торжество.
Переправившись на левый берег, разведчики забежали, конечно, к старшине Жмаченко. Почистились, приоделись, нацепили ордена и медали.
— Ось як на украинской земле, воювати, так с музыкой! — гордо сказал Шовкопляс.
— Рано мы пируем, — возразил Голощапов, — немец может такую «барыню» сыграть, что в Днепр, как лягушки, прыгать станем.
— Не для того лезли на плацдармы, чтоб назад драпать! — пробасил Рогатин.
— Не кажи гоп, покуда не перескочишь… Хотя мы вже перескочили! — посмеивался Шовкопляс.
— Погоди, немцы наскипидарят тебе одно место, поглядим, куда ты ускочишь, — задирался Голощапов.
Ромашкин привинтил на новую гимнастерку все свои награды. К первой его медали «За боевые заслуги» давно прибавились медаль «За отвагу» и два ордена Красной Звезды. Подумал: скоро ещё за Днепр Красное Знамя вручат…
Жмаченко разглаживал на ребятах складки, одергивал, расправлял гимнастерки. Взмокший и красный от усердия, то и дело вытирал платком круглое лицо, лысину, шею.
— Ты тоже одевайся, с нами пойдешь, — сказал Василий старшине.
— Куда мне! — вздохнул с завистью Жмаченко.
Ромашкин понял этот вздох по-своему: «У него и на грудь-то нацепить нечего. Как же мы проглядели? Сколько добрых дел старшина сделал! Разведчики всегда одеты, обуты, сыты. А ведь часто, разыскивая взвод, старшина нарывается на фашистов, отбивается от них. Он сам себе и разведка, и охрана, и транспорт — сам ищет взвод, на себе тащит термосы, мешки с продуктами. Да, не отблагодарили мы старшину! Интенданты в больших штабах ордена получают — и правильно! — а мы своего кормильца, который не меньше других опасностям подвергается, забыли. Нехорошо. Сегодня же с Гарбузом поговорю».
Недалеко от штаба в машине с брезентовым тентом бойкая, веселая женщина продавала конфеты, папиросы, иголки, нитки, пуговицы — прибыл военторг.
К Василию подошел Початкин:
— Слушай, у нее там целая бочка вермута. Давай нальем в те бутылки на всякий случай. А то хватится батя, голову Гулиеву оторвет.
— Правильно. Где бутылки?
Женька принес ящичек. Подошли к машине, подали все сразу.
— Наполните, пожалуйста.
— Обмануть кого-нибудь хотите? — догадалась продавщица. — Ух, какие пузыречки красивые!
— У нас на фронте без обмана, — отрезал Початкин.
— Какой серьезный! — Продавщица обиженно поджала губы и подала бутылки с вермутом.
Василий и Женька тут же стали пробовать.
— Ну и дрянь! — сказал Ромашкин
— Жженой пробкой пахнет, — поддержал Початкин. — А-а! — махнул рукой. — Ничего, на немцев свалим: у них, мол, кто-то в эти красивые бутылки дряни налил.
— Давай хоть горлышки сургучом запечатаем, — предложил Ромашкин и принес из штабной землянки палочку сургуча. На спичках растопили его и накапали на горлышки.
— У меня ещё вот что есть, — сказал Василий. Из кармана он достал немецкие монеты, пришлепнул одной из них, как печатью, теплый сургуч.
— Здорово получилось! — оценил Женька.
Приезжие артисты выступали под открытым небом. Сцену соорудили из двух грузовиков с откинутыми бортами. Зрители сидели на траве. Немолодой конферансье Рафаил Зельдович, в черном костюме с атласными лацканами и платочком в нагрудном кармане, сиял улыбкой и сыпал шутками. Сам спел пародийную песенку о старом часовщике и отбил под нее чечетку:
Часы пока идут, и маятник качается,
И стрелочки бегут, и все как полагается…
Песенка кончалась словами о скорой гибели гитлеровской армии, которая, как старые часы, пока ещё воюет, но конец её близок. Эту песенку, как всегда, слушатели хорошо приняли, бурно зааплодировали.