— Странно! — воскликнул аббат.
— Да, да, странно! — повторил монах. — Продолжайте, Бонбонн, продолжайте.
— Наконец, — вновь заговорил управляющий, подойдя ближе к своим собеседникам как бы в поисках защиты, — наконец я посмотрел в замочную скважину и увидел в комнате яркий свет, хотя снаружи было совсем темно, да и ставни были закрыты, я сам их закрывал.
— Что было дальше?
— Звуки продолжались. Это были жалобы, похожие на предсмертный хрип. От моей смелости и следа не осталось. Однако я хотел досмотреть до конца. Сделав над собой усилие, я снова приник глазом к своему наблюдательному пункту и ясно увидел восковые свечи, зажженные вокруг гроба.
— О! Да вы с ума сошли, дорогой господин Бонбонн, — сказал монах, невольно вздрогнув.
— Я видел, видел, святой отец.
— Но, может быть, вы плохо видели, — сказал аббат.
— Говорю вам, господин аббат, что я видел это, как вижу вас; говорю вам, что я не потерял ни присутствия духа, ни здравого смысла.
— И тем не менее вы в ужасе убежали!
— Вовсе нет; наоборот, я остался, моля Бога и моего небесного заступника дать мне силы. Но внезапно послышался сильный грохот, свечи погасли, и все вновь погрузилось в темноту. Только тогда я спустился, вышел наружу и увидел вас. Теперь мы вместе. Вот ключ от кабинета. Вы духовное лицо и, следовательно, свободны от суеверных страхов. Хотите пойти со мной? Мы сами убедимся в том, что происходит.
— Идемте, — сказал камальдулец.
— Идемте, — повторил аббат.
И все трое вошли в замок — не через маленькую дверь, выпустившую Бонбонна, а через главный вход, впустивший маркиза.
В вестибюле, проходя мимо больших стенных фамильных часов, увенчанных гербом Шовеленов, управляющий поднял вверх только что зажженную им свечу.
— Ах! Этого еще недоставало! — сказал он, — очень странно. Наверное, кто-то трогал эти часы и испортил их.
— Почему это?
— Потому что я с детства вижу их в замке и с детства знаю, что они всегда ходят.
— И что же?
— Что же? Разве вы не видите, что они остановились?
— В семь часов, — сказал монах.
— В семь часов, — повторил аббат.
И оба еще раз переглянулись.
— Итак!.. — прошептал аббат.
Монах произнес несколько слов, похожих на молитву.
Затем они поднялись по парадной лестнице и прошли по апартаментам маркиза, закрытым и пустынным. Эти огромные комнаты, освещаемые дрожащим огнем единственного светильника, который нес управляющий, выглядели торжественно и пугающе.
С сильно бьющимся сердцем подошли они к двери кабинета, остановились и внимательно прислушались.
— Вы слышите? — спросил управляющий.
— Прекрасно слышу, — сказал аббат.
— Что? — спросил монах.
— Как! Вы не слышите этого хрипа, подобного тому, какой издает человек в агонии?
— Да, правда, — сказали в один голос оба спутника управляющего.
— Значит, я не ошибался? — снова спросил тот.
— Дайте мне ключ, — сказал отец Делар, осеняя себя крестным знамением, — мы мужчины, честные люди, христиане и не должны ничего бояться; войдем!
Он отпер дверь; при этом, как ни веровал в Господа служитель Божий, рука его дрожала, когда он вставлял ключ в замок. Дверь открылась, и все трое остановились на пороге.
Комната была пуста.
Медленно вошли они в огромный кабинет, уставленный книгами и увешанный картинами. Все вещи были на своих местах, кроме портрета маркиза; этот портрет, переломив державший его гвоздь, сорвался со стены и лежал на полу; холст на месте головы был разорван.
Аббат показал управляющему на портрет и перевел дух.
— Вот причина вашего страха, — сказал он.
— Да, что касается шума, — ответил управляющий, — но эти жалобы, которые мы слышали? Разве их издавал портрет?
— Действительно, — сказал монах, — мы слышали стоны.
— А что на этом столе? — внезапно воскликнул Бонбонн.
— Что? Что такое на этом столе? — спросил аббат.
— Только что погашенная свеча, — сказал Бонбонн, — это свеча — она еще дымится! И пощупайте эту палочку сургуча — она даже не остыла.
— Правда, — сказали оба свидетеля происшествия, похожего на чудо.
— И вот печатка, — продолжал управляющий, — господин маркиз носил ее на часовой цепочке, а вот запечатанный конверт, адресованный нотариусу.
Аббат, ни жив ни мертв, упал на стул: у него не было сил бежать.
Монах остался стоять, не обнаруживая страха, с видом человека, равнодушного к делам этого мира; он пытался проникнуть в загадку, причины которой не знал и действие которой видел, не понимая, однако, ее цели.
Тем временем управляющий — ему придала храбрости его преданность — переворачивал одну за другой страницы завещания, которое он изучал накануне со своим хозяином.
Когда он дошел до последней страницы, лоб его покрылся холодным потом.
— Завещание подписано, — прошептал он.
Аббат подскочил на стуле, монах склонился над столом; управляющий смотрел то на того, то на другого.
Трое мужчин на мгновение замолчали, и безмолвие это было страшным; даже самый смелый из них чувствовал, что у него волосы встают дыбом.
Наконец взгляды всех троих вновь обратились к завещанию.
К нему была добавлена приписка; чернила, которыми она была сделана, еще не успели высохнуть.
Она гласила:
«Моя воля, чтобы тело мое было погребено в церкви кармелитов на площади Мобер, подле моих предков.
Совершено в замке Гробуа, 27 марта 1774 года, в семь часов вечера.
Подписано: Шовелен».Обе подписи и приписка были сделаны менее твердою рукой, чем текст завещания, но вполне разборчиво.
— Прочтем «De profundis»[22], господа, — сказал управляющий, — ибо несомненно, что господин маркиз умер.
Все трое благоговейно опустились на колени и вместе прочли заупокойную молитву; затем, после нескольких минут торжественной сосредоточенности, поднялись.
— Мой бедный хозяин! — сказал Бонбонн. — Он обещал мне вернуться сюда, чтобы подписать это завещание, и сдержал свое слово. Да смилуется Господь над его душою!
Управляющий вложил завещание в конверт и, снова взяв свой светильник, знаком показал спутникам, что можно уходить.
Вслух он добавил:
— Здесь нам больше нечего делать; вернемся к вдове и сиротам.
— Но вы не отдадите этот конверт маркизе? — сказал аббат. — О Боже мой, не вздумайте сделать что-нибудь подобное, заклинаю вас Небом!
— Будьте спокойны, — сказал управляющий, — этот конверт из моих рук перейдет только в руки нотариуса; мой хозяин избрал меня душеприказчиком, поскольку он позволил мне увидеть то, что я видел, и услышать то, что я слышал. И я не успокоюсь, пока не будет исполнена его последняя воля, а затем присоединюсь к нему. Глаза, ставшие свидетелями подобного, должны поскорее закрыться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});