Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Время, — говорит Верлен.
Тёрк не обращает на него внимания.
— Он находит полярного червя. Широко распространенного паразита. Большого — тридцать —сорок сантиметров, но совершенно обычного. Круглого червя, цикл жизни которого описан и понятен. И только одно не так, как должно быть, — он не живет в людях. В китах, в тюленях, дельфинах, иногда в моржах. Но не в людях. Каждый день, особенно среди эскимосов, случается, что в пищу идет инфицированное мясо. Но как только личинка проникает в человеческое тело, она опознается нашей иммунной системой как инородное тело и после этого уничтожается лимфоцитами. К нашей иммунной системе червь никогда не мог приспособиться. Он навсегда должен был ограничиться определенными видами крупных млекопитающих, вместе с которыми он, должно быть, развивался. Это часть равновесия природы. Представь себе удивление Лойена, когда он все же находит его в трупах. К тому же еще по чистой случайности. Потому что ему в последний момент приходится для опознания сделать рентгеновские снимки.
Я не хочу его слушать, не хочу с ним говорить, но я не могу ничего с собой поделать. К тому же это позволяет потянуть время.
— Почему так получилось?
— На этот вопрос Лойен не мог ответить. Поэтому он сосредоточился на другом. Каким образом? Он привез домой пробы воды, взятые у камня. Кроме талой воды, туда попадает также вода из озера, расположенного выше, на самой поверхности. Вокруг озера гнездятся птицы. Водится также немного форели. И несколько видов ракообразных. Вода поблизости от камня кишит ими. Все те пробы, которые Лойен привез домой, были заражены. И он привил личинки живым людям.
— Прекрасно, — говорю я, — как ему это удалось?
Я спрашиваю, но уже знаю ответ. Он сделал это в Гренландии. В Дании вероятность того, что это раскроется, была бы слишком велика.
Тёрк видит, что я поняла.
— Он потратил на это двадцать пять лет. Но он узнал, что личинка приспособилась к иммунной системе человека. Уже во рту она проникает через поры слизистой оболочки и создает своего рода кожу, построенную из собственных белков человека. В таком закамуфлированном виде система защиты организма путает ее с самим телом и не реагирует на нее. И тут она начинает расти. Не так медленно, как в тюленях и китах, а от часа к часу, от минуты к минуте. Само размножение и передвижение по телу, которое у водных млекопитающих занимает более полугода, здесь продолжается несколько дней. Но это не самое главное.
Верлен берет его за руку. Тёрк смотрит на него. Тот убирает руку.
— Мне надо ее кое о чем спросить, — говорит Тёрк.
Может быть, он сам в это верит, но на самом деле он не поэтому говорит. Он говорит, чтобы добиться внимания и признания. За самоуверенностью и внешней объективностью скрываются огромная гордость и торжество от того, что он обнаружил. Мы с Верленом покрываемся потом и начинаем кашлять. Но он невозмутим и доволен, в свете мерцающих отблесков пламени лицо его полно спокойствия. Может быть, потому что вокруг нас лед, а может быть, потому что мы так близки к концу, он вдруг становится совершенно прозрачным для меня. И как всегда бывает, когда взрослый человек становится ясен, в нем проступает ребенок. Я вспоминаю письмо Виктора Халкенвада, и неожиданно из моего рта сами собой вылетают слова:
— Это как с велосипедом, который так и не купили в детстве.
Замечание это настолько абсурдно, что сначала он не понимает его. Потом, когда до него доходит смысл, он пошатывается, словно я его ударила, на мгновение он чуть не теряет самообладание, потом берет себя в руки.
— Можно было подумать, что мы столкнулись с новым видом. Но это не так. Это полярный червь. Но с ним произошли какие-то важные изменения. Он приспособился к человеческой иммунной системе. Но не приспособился к нашему равновесию. Беременная самка проникает не под кожу после спаривания. Она проникает во внутренние органы. Сердце или печень. И там выпускает свои личинки. Личинки, которые жили в матери, которые не успели узнать человеческое тело, которые не покрыты протеиновой оболочкой. Тело реагирует на них воспалением. Это вызывает шок организма — каждый раз выбрасывается десять миллионов личинок. В жизненно важные органы. Человек мгновенно умирает, нет никакого спасения. Что бы там ни случилось с полярным червем, он нарушил равновесие. Он убивает своего хозяина. По отношению к людям возник плохой паразит. Но прекрасный убийца.
Верлен говорит что-то на непонятном мне языке, Тёрк снова не обращает на него внимания.
— Верлен прививал личинку всем тем рыбам, которых мы могли раздобыть: морским рыбам, пресноводным рыбам, большим, маленьким, при разных температурах. Он приспосабливается ко всем. Он может жить где угодно. Ты понимаешь, что это значит?
— Что он неприхотлив.
— Это значит, что отсутствует самый важный фактор, ограничивающий его распространение, — ограничение числа хозяев, которые могут его переносить. Он может жить где угодно.
— Почему же он до сих пор не распространился по всей Земле?
Он поднимает несколько мотков веревки, поднимает сумку, пристраивает на лоб фонарик. К нему вернулось чувство времени.
— На этот вопрос есть два ответа. Один — это то, что его развитие в морских млекопитающих — процесс медленный. Хотя отсюда — и возможно, из других мест на этом острове — он вымывается в море, он все же должен ждать проплывающих мимо тюленей, которые перенесут его дальше. Если он все еще будет жив, когда они будут проплывать мимо. Кроме того, здесь пока что бывало слишком мало людей. Только когда приходят люди, все ускоряется.
Он уходит. Я знаю, что мне надо идти за ним. На минуту я задерживаюсь. Меня охватывает чувство бессилия. Верлен смотрит на меня.
— В то время, когда мы работали на Кум На, — говорит он, — появились двенадцать полицейских. Единственным, кто остался в живых, была женщина. Женщины — это вредители.
— Раун, — говорю я, — Натали Раун?
Он кивает:
— Она приехала под видом английской медсестры. Говорила по-английски и по-тайски без акцента. В тот момент мы вели войну с Лаосом, Таиландом и, наконец, Бирмой, с помощью США. Было много раненых.
Зажав чашку Петри между большим и указательным пальцами, он протягивает ее мне. Тело инстинктивно стремится отодвинуться от червя. Наверное, только упрямство заставляет меня оставаться неподвижной.
— Проникая через кожу, она выворачивает свою матку и выпускает белую жидкость с миллионами личинок. Я видел это.
От отвращения его лицо передергивается.
— Самки, они гораздо больше самцов. Они пробуравливают тело. Мы следили за этим при помощи ультразвукового сканера. Лойен привил их двум гренландцам, у которых был СПИД. Он привез их в Данию и положил в одну из тех частных клиник, где интересуются только номером твоего банковского счета. Нам было видно все — как она дошла до сердца и потом вывернулась наружу. Вывернула матку, и все. Все самки таковы, и человеческие, особенно человеческие.
Он осторожно ставит чашку Петри назад.
— Я вижу, — говорю я, — что вы прекрасный знаток женщин, Верлен. Чем вы еще занимались в Чианграе?
Он не остается равнодушным к комплименту. Именно поэтому отвечает мне.
— Я был лаборантом. Мы делали героин. В тот момент, когда появилась женщина, они послали против нас армию, все три страны. Тогда Кум На выступил по телевидению и сказал: «В прошлом году мы отправили на рынок девятьсот тонн, в этом году мы отправим тысячу триста, в следующем году две тысячи тонн, пока вы не отзовете солдат домой». В тот день, когда он это сказал, война закончилась.
Я уже выхожу из помещения, когда он произносит:
— Только человек — паразит. Червь — это орудие богов. Как и мак.
3
Тёрк ждет меня. Спустившись примерно на двадцать метров, мы оказываемся на дне. Туннель идет теперь горизонтально, укрепленный грубыми четырехгранными бетонными подпорками. В конце его чернеет пустота. Тёрк проходит вперед, и мы останавливаемся перед бездной.
У наших ног обрыв глубиной метров двадцать пять, до самого дна пещеры. Оттуда к нам вертикально поднимаются сверкающие всеми цветами радуги сталагмиты.
Он отламывает кусочек льда и бросает перед собой. Бездна превращается в круги, а затем в туман и исчезает. Мы смотрим на потолок пещеры, отраженный в воде, находящейся прямо у наших ног, — такой спокойной, какой она никогда бы не могла быть на поверхности земли. Даже сейчас, когда по ней расходятся круги, глаза не хотят верить, что это вода. Она медленно успокаивается, восстанавливая потревоженный подземный мир.
Модели роста сосулек и кристаллов описаны Хатакеямой и Немото в «Geophysical Magazine», № 28 за 1958 год, Найтом в 1980-м в «Journal of Crystal Growth», № 49. И Маэно и Такахаши в «Studies on Icicles», в «Low Temperature Science», том A, № 43 за 1984 год. Но пока что наиболее плодотворная модель предложена мной и Лассе Макконеном из Лаборатории структурных технологий в Эспоо в Финляндии. Она показывает, что ледяная сосулька растет как труба, как полость из льда, содержащая внутри воду в жидкой фазе. Что массу сосульки можно просто выразить следующим образом:
- Фрекен Смилла и её чувство снега - Питер Хёг - Современная проза
- Женщина и обезьяна - Питер Хёг - Современная проза
- Ночные рассказы - Питер Хёг - Современная проза