Читать интересную книгу Есенин - Виталий Безруков

— Замечательно, Сергей Александрович, браво!.. Ваша баллада произвела на меня сильное впечатление, когда я прочел ее в сегодняшнем «Бакинском рабочем». — Он одобрительно поглядел на Чагина. — Но так, как вы сами ее читаете, Сергей Александрович… — Киров покачал головой. — Я не сентиментальный человек, но… как вы считаете, товарищи? — обратился он ко всем. Все радостно заулыбались и зааплодировали.

Оценка Кирова, человека с большим эстетическим вкусом, в дореволюционном прошлом блестящего литератора и литературного критика, была для Есенина выше всяких похвал. Он приложил руку к сердцу и поклонился:

— Благодарю, Сергей Миронович!

В противовес откровенным русофобам, узурпировавшим всю власть в стране, и Троцкому, люто ненавидевшему Есенина за «Негодяев», Киров казался своим человеком, простым и доступным. И в то же время Есенин видел, каким непререкаемым авторитетом пользуется Киров в партии и у простого народа. «Вот кому надо возглавлять Россию», — размышлял Есенин в последнее время. Еще в Москве, встречаясь с Петром Чагиным, он расспрашивал у него о работе Кирова в Одиннадцатой армии, когда тот руководил астраханской обороной. После «Песни о великом походе», «Капитана земли» и «Гуляй-поля» Есенин мечтал написать эпическую вещь о Гражданской войне.

— Я искренне рад нашему личному знакомству, Сергей Александрович… Если вы не устали, почитайте нам еще… Честное слово, что-то происходит в душе, когда слушаешь вас!

— Вам какие, Сергей Миронович? — обрадовался Есенин.

— А это мы сейчас у всех спросим. Друзья! Минуточку внимания, прошу оторваться от своих бокалов… Сергей Александрович любезно согласился еще почитать свои стихи… Какие вы хотели бы послушать?

— Лирику!

— Про любовь!

— Ли-ри-ку! — раздались возбужденные голоса гостей, а какой-то крепко выпивший партиец рявкнул:

«Даешь «Москву кабацкую»!»

— Слышите, Сергей Александрович, даже «Москву кабацкую» пожелал товарищ… Читайте что хотите! Мы не на митинге, а в кругу друзей.

— Я задумал целый цикл стихов «Персидские мотивы», и кое-что уже есть, совсем новые!

— Просим! Просим! — зааплодировали вокруг, а пьяный партиец упрямо твердил: «Хочу «Москву кабацкую»…»

Киров, грозно посмотрев на него, шепнул что-то Чагину. Тот дал знак охранникам, стоящим неподалеку, и любителя «Москвы кабацкой» как не бывало. Когда все отсмеялись вслед незадачливому поклоннику упадничества, Есенин светло и чисто начал:

Улеглась моя былая рана —Пьяный бред не гложет сердце мне.Синими цветами ТегеранаЯ лечу их нынче в чайхане.………………………………………………….

Угощай, хозяин, да не очень.Много роз цветет в твоем саду.Незадаром мне мигнули очи,Приоткинув черную чадру.…………………………………………………

— Смотри, Петр, как написал, будто побывал в Персии! — вполголоса сказал Киров Чагину.

— В Персию мы его не пустим, Сергей Миронович, учитывая его характер: боимся за его жизнь. Восток — это не Европа!.. — так же тихо ответил Чагин.

— Да! Восток — дело деликатное! Я слыхал про инцидент Есенина с Блюмкиным…

— Блюмкин в Иране; надеюсь, надолго. — Чагин не стал ему объяснять всех подробностей. — А вернется — мы проследим за этим троцкистом.

— Ничего, скоро все изменится… Скоро съезд партии… Петр, ты создай ему здесь Персию, здесь, в Баку! Посели его, к примеру, в ханском дворце, — предложил Киров, с улыбкой глядя на читающего Есенина. — Под чадрой не поймешь: персиянка она или армянка, чего не хватит — довообразит, он же поэт…

А поэт, не дождавшись, когда стихнут аплодисменты, уже начал новое стихотворение:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Потому, что я с севера, что ли,Я готов рассказать тебе поле,Про волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ.

— Где он эту Шаганэ подцепил, а, Петр? Уже которое стихотворение, и все Шаганэ у него, — шепотом спросил Киров.

Чагин ухмыльнулся:

— Это не у нас. Мне доложили, когда он был в Грузии, поэты, богема ихняя, устроили ему поездку в Батум. Там, на берегу моря, в доме княгини Тамары Накашидзе, — бордель, конечно негласный; так они всю ночь там вдохновлялись…

Шаганэ ты моя, Шаганэ!Там, на севере, девушка тоже,На тебя она страшно похожа,Может, думает обо мне…

Шаганэ ты моя, Шаганэ, — прочел Есенин последнюю строфу, обращаясь к одной из женщин, сидящих за столом неподалеку от Кирова.

Стихи были прекрасны, и женщина тоже. Все в восторге зааплодировали, и она от смущения за крыла лицо легким шарфом. Со всех сторон захмелевшие гости стали требовать:

— Сергей Александрович, признавайтесь, кто такая эта Шаганэ?

— Она бакинка?

— Где вы с ней встретились? Она красивая, как наша Нино?..

— Отвечайте! Народ требует!

Есенин поднял руки, сдаваясь:

— Это только образ, поверьте, поэтический образ. А она действительно красивая! — И он, улыбаясь, поглядел на женщину за столом. — Я познакомился с ней в Обществе педагогов… Зовут ее Шаганэ Тальян… она учительница в армянской двухклассной школе.

— Эта школа, случайно, не на берегу моря? Такой трехэтажный дом? — хитро прищурился Киров.

— Да! — ответил Есенин, ожидая подвоха. — Трехэтажный, точно! — И, лукаво улыбнувшись, спросил: — Вы тоже там бывали, Сергей Миронович?

Киров понял его намек и захохотал:

— Нет, Сергей Александрович, не довелось… но наслышан! И много там «учительниц» в этом… Обществе?

Все зашлись в смехе, поняв наконец, о каком «обществе педагогов» идет речь.

— Будьте осторожны, Сергей Александрович, — полушутливо погрозил пальцем Чагин. — Они… эти «педагоги» княгини Тамары, могут быть причастны к контрабандной торговле с Турцией… Вспомните лермонтовскую Тамань!

Какой-то серьезный начальник со взглядом чекиста, муж красавицы Нино, добавил:

— В нижнем этаже этого дома представительство англо-американской фирмы «Стандард Ойл», — думаю, не зря…

— Хватит вам! Запугаете совсем поэта — он на женщин наших глядеть перестанет! — смеясь, остановил их Киров. — И засохнут на корню «Персидские мотивы».

— Не засохнут!!! — пообещал ему Есенин. — Я постараюсь!

Несмотря на постоянную чагинскую опеку в Баку и вардинскую в Тифлисе, Есенин чувствовал себя свободным. Не то что в Москве. Не было здесь за ним постоянной чекистской слежки. «Баллада о двадцати шести», ставшая необычайно популярной, особенно в Азербайджане, открыла ему двери всех редакций. В газете «Трудовой Баку» были напечатаны первые стихотворения «Персидских мотивов»: «Я спросил сегодня у менялы…» и «Улеглась моя былая рана…». С издательством «Советский Кавказ» он заключил договор на выпуск книги «Страна Советская».

Конечно, сбежав от собутыльников из Москвы, Есенин все же не смог полностью изменить образ жизни, чтобы закрыться наглухо и работать. Одиночества он долго не выдерживал. И здесь, в крепких объятиях кавказского гостеприимства, он так же, как, впрочем, всегда и везде, вел безалаберную жизнь. Со стороны было совершенно непонятно, когда же он писал, но писалось ему тут легко. Душа и ум, несмотря на частые застолья, вели настойчивую, постоянную работу. Есенин как бы погрузился в свой, только ему известный и доступный мир.

— Так много и легко пишется в жизни очень редко. Может, до весны и не возвращаться? — рассуждал он сам с собой, глядя на черновик лежащей перед ним новой поэмы «Цветы». — Хорошо, — радовался Есенин. — Я понял, что такое поэзия!

Но все-таки настал тот день, когда Есенин почувствовал, что он должен бежать из Баку куда-нибудь в другое место.

— Гости, гости, гости, хоть бы ты меня спас от них, — обратился он к Чагину. — Что они пьют, хрен с ними, но ведь я тоже с ними пью! Какая уж тут работа?!

И Чагин, сославшись на личное распоряжение самого товарища Кирова, действительно поселил поэта в бывшем ханском дворце. Теперь он в одиночестве бродил по огромному саду, разглядывал фонтаны и всяческие восточные затеи. Мимо, наклонив голову, проходили женщины в парандже, и казалось Есенину, что он уже вечность здесь, среди буйства восточной красоты. В голове родились строчки:

Свет вечерний шафранного края,Тихо розы бегут по полям.Спой мне песню, моя дорогая,Ту, которую пел Хаям.Тихо розы бегут по полям.

Но в конце концов эта тишина и покой «райских кущ» разбудили в нем на время забытое чувство одиночества. Появилось ощущение, будто ему все время кто-то мешает и он кому-то мешает, будто он перед кем-то виноват и перед ним — тоже.