Читать интересную книгу Игрушки для императоров - Сергей Кусков

У меня внутри все съежилось. Получается, это не перестраховка?

Получается, да. Нирвана сыграла злую шутку и меня передадут по инстанции. В то, что меня просто отпустят, дескать, все разрешилось, ты не виноват, парниша, не верилось сразу — не та рожа была у комиссара. Он испытывал удовольствие от осознания того, что сбагривает меня с рук, и сбагривает тем, кто не настолько скован в методах, как он. Скотина! Интересно, их изначально таких набирают, или уже здесь такими делают?

— А вторая новость, что меня отпускают? — грустно усмехнулся я.

— Именно! — Комиссар расплылся в слащавой улыбке. — Через час ты выйдешь на свободу. Но я не советую расслабляться, поверь, ты еще захочешь к нам обратно. Поймешь, что мы — гуманные и тактичные люди, в отличие от некоторых других…

Даже вот как. Открытым текстом, в лицо, никого и ничего не стесняясь. Насколько же эта система прогнила?

— Я в этом не сомневаюсь, сеньор комиссар, — хмыкнул я. — Вы — «гуманные». Но по честному, вы вообще не должны быть «гуманными»! Вы должны ловить «гуманных», и сажать их за решетку, а не лизать им задницы за брошенную кость в виде жалких презренных центаво!

Комиссара покоробило. На лице проступило жгучее желание врезать мне напоследок. Останавливало лишь осознание, что я — мелкая сошка, недостойная его высочайшего внимания и тем более оскорбления.

— До свидания, Шимановский! — прохрипел он, взяв себя в руки. — Очень надеюсь, что больше не увижу тебя.

Я приторно улыбнулся:

— А я же напротив, сеньор комиссар, очень надеюсь на нашу встречу. И сильно горю желанием сделать так, чтобы вы ее не пережили. Впрочем, это из области мечтаний, но все равно, до свидания!

После чего с удовлетворением наблюдал, как меняется цвет лица сидящего напротив меня отморозка с пунцового до белоснежного. В итоге он все же взял себя в руки — я был мухой, писклявой мухой, а разве подобает такому уважаемому человеку обращать внимание на писк? Показно игнорируя меня, он поднялся и вышел. Через минуту вошли два громилы-надзиратели и повели обратно.

Итак, меня выпускают. Вполне официально, иначе бы не сообщали об этом вот так, а тихо провернули бы свое дело. Но за порогом меня вновь будут ждать, и на сей раз фокус с каменными шарами не пройдет. Как это будет выглядеть? Успею ли я подать сигнал о помощи? Поспеет ли помощь, если они глушат сигнал жучков?

Всего этого я не знал, потому, привалившись к стенке, нырнул в привычное полузабытье. Я буду сопротивляться. Это шанс, я попытаюсь бежать или грохнуть кого-то из сопровождающих. Вряд ли получится, но попытка не пытка. Я должен подать о себе знак!

Глаза сами собой слиплись, и я окунулся в спасительный сон без сновидений.

О том, что эти сволочи придумали, чтобы безопасно передать мою персону бандитам, мне узнать не довелось. Буквально через полчаса меня снова выдернули из полусна и повели назад, в ту же допросную. При этом лица надзирателей были напряжены, движения скованы. Они бросали в мою сторону опасливые взгляды, а я не знал, как на это реагировать. О причине их напряжения догадался, лишь когда стоял перед люком допросной и с меня снимали наручники. Грубейшее нарушение протокола, наручники с меня могли снять только внутри допросной. Но браслеты спали с запястий именно здесь, после чего меня грубо втолкнули в зев раскрывшегося люка, который следом автоматически встал на место.

— Привет, — сказал я, уже зная, кого, увижу внутри.

В кресле следователя, боком ко мне, закинув ногу на ногу, сидела черноволосая сеньора в белом парадном кителе. С шеврона ее на меня гордо смотрел кондор, поднимающийся ввысь, к самому солнцу.

— Привет, — обронила она, не отвлекаясь от чтения виртуальной планшетки. Мое личное дело. Местное. Я усмехнулся:

— Что-то долго ты!

— Она молча указала на стул напротив.

— Дела были.

Затем соизволила поднять глаза и окинуть меня довольным изучающим взглядом.

— А ты здесь не скучал!

Я сжал кулаки. Стерва!

* * *

— Ты можешь объяснить, что происходит? — я последовал приглашению и сел. — Почему вы до сих пор не вытащили меня отсюда? Вы же обещали защитить от дона хефе! Они что, глушат ваши жучки? И что это вообще за цирк такой, насчет Бенито?

Она махнула головой, растрясая волосы по плечам, свернула планшетку в капсулу и презрительно бросила ее на стол.

— С какого вопроса начать?

— По порядку.

— Хорошо. Тебе предъявили обвинение в нападении на людей с отъятием у них огнестрельного оружия. Довольно успешном нападении. А это серьезная статья. Потому, что здесь тебе безопаснее всего. Снаружи большие разборки, тебе лучше оставаться под защитой гвардии. Даже такой защитой, — она кивнула на художества на моем лице. — Жучки глушат, но не все. На какое-то время мы тебя потеряли, было, но сейчас ситуация под контролем. Несколько дней назад был похищен некто Бенито Кампос, сын известного криминального авторитета. Кто это сделал — неизвестно, но он достаточно грамотно подставил нас, из-за чего и возникли все сложности. Это все вопросы?

Я открыл рот, но тут же его закрыл. А чего я, собственно, хотел? Каков вопрос, таков и ответ!

— А можно сначала и поподробнее?

Катарина деловито откинулась на спинку.

— Здесь не самое лучшее место для беседы. У меня работает свой глушитель, но я не могу гарантировать, что разговор не перехватят. Предлагаю переместиться в более спокойное место.

— Разве я против? — я развел руки в стороны.

Она улыбнулась, залезла рукой во внутренний карман и протянула мне некую вещь.

— Но вначале ты расскажешь мне, кто тебя так уделал. Это важно.

Вещью оказался кинжал, точнее стилет. Небольшой архаичный трехгранный клинок, призванный не резать, а колоть, пробивать доспехи. Естественно, не современные композитные скафандры, а старые средневековые жестянки. Хорошая вещь, сработанная под антиквариат, и именно это вызвало недоумение — клинок был рабочим, никак не музейным экспонатом.

— Что это?

Моя собеседница нахмурилась.

— А ты не знаешь?

— Вообще-то нет… — Я деловито пожал плечами, рассматривая клинок с разных сторон.

— Это «скорбящий ангел». Знак. Вручение его в руки какому-либо человеку означает, что Корона им недовольна. Если же Корона недовольна им очень сильно…

Продолжения не требовалось.

Я перевернул клинок, внимательно рассмотрел выгравированный на ручке узор, и понял, почему «ангел», да еще «скорбящий». Рукоятка была сделана из непонятного твердого белого материала, то ли кости, то ли экзотического пластика, и представляла собой сложившего руки перед грудью ангелочка. Точнее, ангелицу, или как там ее обозвать, чтоб звучало грамотно — существо имело ярко выраженный женский пол. Крылья его размашисто обвивали рукоятку, глаза же были опущены в землю. Скорбь и печаль. Умелая работа!

— Красиво! — потянул я и почувствовал, как заблестели глаза. Ну да, я же мужчина, а какому мужчине не нравятся подобные игрушки?

Катарина понимающе улыбнулась.

— Корона на простые вещи не разменивается. Ручная работа, штучная. Можно сказать, произведение искусства. Их нельзя подделать — каждый имеет свою собственную атомную сердцевину с уникальным номером; только Корона может «одаривать» такими. Одно жаль, люди, которых «одарили», не в состоянии по достоинству оценить красоты «подарка»… — Она показно подняла глаза к небу.

Что-то такое я слышал, краем уха. Еще одна феодальная традиция нашей доблестной династии, аналог «черной метки» у книжных пиратов. Понты и атавизм, но атавизм с летальным исходом.

— А почему он скорбит? А не, например, наказывает? «Карающий ангел» — куда звучнее! Вложить меч в руку, сияние глаз, блеск…

— Потому, что ее величество скорбит о каждом своем подданном, даже если тот сошел с праведного пути, — посерьезнела вдруг Катарина. — Никогда не забывай об этом. Так должно быть, и пока так есть, у Венеры есть будущее.

Я понятливо кивнул. Глубокая философия, весьма далекая от обывателя. Да в общем и от самой Короны тоже, но без которой пошатнутся общественные устои.

— Так Корона решила… — Я вернул шедевр оружейного искусства назад. — …Что гвардия…

— Что гвардия взяла на себя слишком много. Предел должен быть всему, и в первую очередь неуважению. Итак, это Феликс Сантьяго? Его работа?

Она вновь указала на синяки на моем лице. Могла не уточнять, раз «жучки» работают. Но с другой стороны мой кивок — вещь протокольная, несет в себе аналог круглой печати на тексте приговора. Я вспомнил эмоции, пережитые благодаря этому человеку, и злорадно усмехнулся.

— Известный тип, да?

— Да. На него уже несколько раз заводили дела. Но до сей поры он каждый раз уходил от ответственности. Слишком хорошие покровители. — Она нехорошо так скривилась. Я бы на месте Сантьяго уже повесился. — Ты готов?