Лакеев мало!
То водомет угодных слов
И раболепство,
То, как в зверинце, дикий рев
И непотребство.
И где ж заботы о стране?
Где ей подмога?
Всё по заветной старине…
Лакеев много!
«Сатирикон», 1909, № 19
Обывательские рифмы
За утратою пергамента
(Пронеслась такая весть)
Для любого темперамента
На Руси — ни стать, ни сесть.
Невозможно без регламента
Жить на свете, пить и есть!
Истукану без постамента —
Так и то стоять не в честь!
Слава Богу, нет парламента?
Или, слава Богу, есть?
Дума вроде лишь орнамента?
Иль ее за правду счесть?
Хоть добраться до регламента
Нам какого бы ни весть.
Чтобы — так ли, сяк ли — amen[12]-то
С чистым сердцем произнесть!
«Сатирикон», 1910, № 14
Тишь да гладь
Тишь да гладь — Божья благодать.
Народная поговорка
В чистом поле — что за диво! —
Ни травинки, ни цветка;
В бороздах чернеет нива:
Ни ростка.
Спит иль вымерла деревня?
Не поживится в ней тать:
Ни коровушки, ни певня
Не слыхать.
Прикорнули даже избы.
Дремлет дед один в тени;
Дети хоть отозвались бы!
Где они?
Где? Да там вон, на пригорке,
Под крестами… Тишь да гладь…
Уж как есть по поговорке:
Благодать!
«Сатирикон», 1913, № 10
Осип МАНДЕЛЬШТАМ
* * *
«Морожено!» Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарею,
В молочные Альпы мечтанье летит.
Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть.
Чтоб в тесной беседке, средь пыльных акаций.
Принять благосклонно от булочных граций
В затейливой чашечке хрупкую снедь…
Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пестрая крышка —
И с жадным вниманием смотрит мальчишка
В чудесного холода полный сундук.
И боги не ведают — что он возьмет:
Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?
Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой.
Сверкая на солнце, божественный лед.
«Новый Сатирикон», 1915, № 26
Египтянин
Я выстроил себе благополучный дом,
Он весь из дерева, и ни куска гранита,
И царская его осматривала свита,
В нем виноградники, цветы и водоем.
Чтоб воздух проникал в удобное жилье,
Я вынул три стены в преддверье легкой клети,
И безошибочно я выбрал пальмы эти
Краеугольные, прямые, как копье.
Кто может описать чиновника доход!
Бессмертны высокопоставленные лица!
(Где управляющий? Готова ли гробница?)
В хозяйстве письменный я слушаю отчет.
Тяжелым жерновом мучнистое зерно
Приказано смолоть служанке низкорослой, —
Священникам налог исправно будет послан,
Составлен протокол на хлеб и полотно.
В столовой на полу пес растянувшись лег,
И кресло прочное стоит на львиных лапах.
Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах —
Загробных радостей вещественный залог.
«Новый Сатирикон», 1916, № 27
Аббат
О спутник вечного романа,
Аббат Флобера и Золя —
От зноя рыжая сутана
И шляпы круглые поля;
Он все еще проходит мимо,
В тумане полдня, вдоль межи.
Влача остаток власти Рима
Среди колосьев спелой ржи.
Храня молчанье и приличье,
Он должен с нами пить и есть
И прятать в светское обличье
Сияющей тонзуры честь.
Он Цицерона, на перине.
Читает, отходя ко сну:
Так птицы на своей латыни
Молились Богу в старину.
Я поклонился, он ответил
Кивком учтивым головы
И, говоря со мной, заметил:
«Католиком умрете вы!»
Потом вздохнул:
«Как нынче жарко!»
И, разговором утомлен,
Направился к каштанам парка,
В тот замок, где обедал он.
«Новый Сатирикон», 1916, № 42
Самуил МАРШАК
Жалоба
О, как терплю я от жесткой моды
На переводы!..
Жена
Переводит «Нана»,
Вера —
Бодлера,
Лена —
Верлена,
Маленькая Зинка —
Метерлинка,
А старая мамаша —
Шолома Аша.
«Сатирикон». 1908, № 15
Предостереженье
Не пленяйся бранной славой,
О красавец молодой!
Пушкин