Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Макс уснул, - отрезала она, - и у тебя уже нет необходимости здесь оставаться. Если он утром будет в состоянии тебя принять, то ты сможешь провести с ним столько времени, сколько захочешь.
- Ах, как это щедро с твоей стороны. Слабость проявилась только на мгновение, когда она прижала пальцы к пульсирующему левому виску.
- Я должна прежде всего думать о Максе. Какими бы ни были наши отношения, знай, что я не буду препятствовать твоим встречам с ним.
- А какие у нас с тобой отношения?
- Я сейчас не собираюсь их обсуждать. Присвистнув, Леклерк начал вытирать плиту. Он знал, что надо уйти и оставить их вдвоем. Но уж очень было интересно. Лили тоже от него не отставала. Она сжала руки и с интересом наблюдала.
- Ты вылезла из моей постели и ушла, - он отошел от стола. - И я это так не оставлю.
- Не оставишь? - язвительность в ее голосе была настолько острой, что Роксана удивилась, как он не разрезался на мелкие кусочки. Ну ладно же, подумала она, придется мне это сделать самой. - У тебя еще хватает смелости говорить о том, что кто-то от кого-то ушел и что ты этого так не оставишь?! Да ты вообще когда-то ушел на "дело" и не вернулся. Оч-чень умный вариант отлучки за пачкой сигарет, Каллахан. Но меня этим не возьмешь.
- На то были причины, - бросил он, пока Лили смотрела то на одного, то на другого, как будто следила за теннисным матчем на Уимблдонском турнире.
- А мне наплевать на твои дерьмовые причины.
- Нет, тебе просто хочется меня на колени поставить, - он сделал шаг вперед и, казалось, собрался задушить ее. - Так вот, я не встану.
- Мне не хочется ставить тебя на колени. Разве только голым на битое стекло. Да, я с тобой переспала, - она взмахнула руками, утверждая свою правоту, - но это была ошибка, глупость, малодушие - я просто поддалась дурацкой похоти.
Он схватил ее за пуловер.
- Может быть, это была глупость, это была похоть. Но была не ошибка, едва не прокричал он, из-за чего у него и без того разболевшаяся голова пошла кругом. - И мы решим эту проблему раз и навсегда, если даже мне придется затыкать тебе рот или надевать наручники, чтобы ты меня выслушала.
- Ну, давай, попробуй, Каллахан, только тогда от этих вот рук, которыми ты так гордишься, останутся кровавые обрубки. Так что забери назад свои угрозы, и свой жалкий...
Но он уже не слушал ее. Возбужденная, Роксана увидела, как краска сошла с его лица, и оно стало белым и прозрачным, как воск. Глаза, смотрящие на нее, потемнели словно кобальт.
- О Боже, - сказал он, и рука, ухватившая Роксану за пуловер, задрожала.
- Мама!
У Роксаны сердце замерло, почти остановилось, когда она услышала голос сына. Она повернулась, не сомневаясь в том, что слышит, как гремят, словно ржавые шарниры, ее кости. В дверном проеме стоял Нат, потирая одной рукой заспанные глаза, а другой придерживая потрепанную плюшевую собаку.
- Ты не поцеловала меня перед сном.
- Ох, Нат, - холод, холод внезапно охватил ее и не отпускал даже в тот момент, когда она взяла на руки своего сына, - прости меня. Я уже собиралась к тебе.
- А еще я не дослушал до конца сказку, ту, что Элис читала, пожаловался он, зевнув и уткнувшись в привычный изгиб маминого плеча. - Я уснул перед собачьим пиром.
"Беги, пес, беги", - подумала ошеломленная Роксана. Натаниель любил слушать сказки.
- Уже поздно, малыш, - прошептала она.
- Мороженого хочу.
Ей захотелось рассмеяться, но получилось нечто вроде зловещего всхлипа.
- Ни за что на свете.
Люк лишь изумленно смотрел, смотрел на маленького мальчика ошеломленными, горящими, почти безумными глазами. Сердце, казалось, ушло куда-то в колени и забилось там, оставив рваную рану в груди. У ребенка было его лицо. Это был его ребенок. Он как будто смотрел на себя в телескоп, смотрел в прошлое, в то прошлое, которого у него не было. Мой, подумал он. О Боже праведный, мой!
Еще раз широко зевнув, Нат оглянулся. На лице errf были любопытство и сонная самоуверенность.
- Кто это? - спросил он.
Во всех сценариях о представлении своего сына его отцу, которые она сочиняла в голове, не было ничего похожего.
- А, это...
Что же сказать, подумала она. Друг?
- Это Люк, - вставила Лили, проведя ладонью по застывшей руке Люка. Он был для меня все равно, что сын, когда был маленьким.
- 0'кей, - улыбнулся Нат. Он был само умиление, и никакого лукавства. Он увидел высокого мужчину с убранными в длинный хвост черными волосами и лицом красивым, как у принца из сказки.
- Привет.
- Привет, - Люк удивился, насколько спокойным был голос у мальчика в то время, как у него сердце к горлу подступило. Ему хотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что все это не сон. - Ты любишь собак? - спросил он. Этот вопрос показался ему совершенно дурацким.
- Это Вальдо, - все еще дружелюбный, Нат протянул плюшевую игрушку Люку для обозрения. - А когда у меня будет настоящая собака, я назову ее Майком.
- Хорошее имя. - Люк коснулся кончиками пальцев щеки Ната. Кожа мальчика была теплой и податливой.
Скорее озорничая, чем стесняясь, Нат прижался головой к маминому плечу и уставился на Люка. - Может быть, ты хочешь мороженого?
Роксана не могла больше это выдерживать - ни боли и удивления в глазах Люка, ни ужасающего чувства собственной вины.
- Кухня закрыта, хитрец.
Она властно прижала к себе сына еще крепче. Желание развернуться и убежать показалось ей проявлением трусости, и ей стало стыдно. - Гасим свет, Нат. Тебе нужно скорее лечь, а не то лягушкой станешь.
Он засмеялся и воспроизвел лягушачьи звуки.
- Давай, я возьму его - Лили протянула руки к Нату, прежде чем Роксана успела возразить.
Нат намотал на палец кудряшку Лили и расплылся в обаятельной улыбке.
- А ты почитаешь мне сказку? Я больше всего люблю, когда ты читаешь.
- Посмотрим. Жан! - Лили взметнула бровь, с удивлением отметив про себя, что Леклерк до сих пор полирует блестящую поверхность плиты. - Пошли с нами.
- Сейчас, вот только дочищу, - он вздохнул, Лили же сощурила глаза. Слишком часто осмотрительность становится слишком горькой пилюлей. - Все, иду, иду.
Когда они шли по коридору, никогда не упускающий никаких возможностей Нат начал торговаться.
- А можно мне две сказки? Одну ты прочитаешь, а другую - ты.
Голос Ната растворился. Роксана стояла перед Люком и не могла вымолвить ни слова.
- Я думаю... - она убрала дрожь из голоса и начала говорить заново. Я, кажется, хочу чего-нибудь покрепче, чем кофе.
Не успела она повернуться, как Люк, быстрым, как у змеи движением схватил ее за руку. Ей показалось, что его пальцы дошли до кости.
- Он мой, - голос его был низким, мрачным, устрашающим. - Боже праведный, Роксана, этот мальчик - мой сын. Мой! - Осознание этого ударило его с такой силой, что он стал трясти ее. Голова ее откинулась назад, и ей не оставалось ничего кроме как смотреть на его бледное как снег лицо. - У нас есть ребенок, и ты от меня это скрывала. Черт тебя возьми, да как ты вообще могла не сказать мне о том, что у меня есть сын?
- Тебя же здесь не было! - закричала она, вырываясь из его жестких объятий. Удар ее руки по его щеке ошеломил их обоих. Она беспомощно опустила руку. - Тебя здесь не было, - повторила она.
- Но теперь-то я здесь, - он оттолкнул ее прежде, чем успел бы сделать что-нибудь непростительное. - Я здесь уже две недели. "Не приходи без предупреждения, Каллахан", - процедил он сквозь зубы ее слова. Глаза его отражали нечто большее, чем гнев. Это были душевные муки. - Оказывается, ты это говорила не ради Макса. Ты устанавливала правила, по которым я не мог видеть нашего сына. Ты даже не собиралась ничего мне о нем рассказывать.
- Собиралась, - она не могла выровнять дыхание. Ни разу в жизни она не испытывала страха перед ним, физического страха. Ни разу, до этого мгновения. Казалось, он способен сейчас на все. Она машинально провела ребром ладони между грудями, как будто пыталась открыть доступ воздуху. Мне нужно было время.
- Время, - он оторвал ее от пола с той загадочной молниеносной силой, которая пугала и в то же время возбуждала. - Я пять лет потерял, а тебе, видишь ли, время было нужно.
- Ты потерял? Ты потерял? Интересно, Люк, а как бы ты хотел, чтобы я тебя встретила, когда ты вернулся в мою жизнь? Ой, привет, как я рада тебя видеть, да? Да, кстати, а ведь ты уже папаша. Получил, мать твою?
Застыв на мгновение, он пристально посмотрел на нее. Жажда насилия билась в нем, глубокое мрачное желание разрушать, причинять боль, мстить. Он бросил ее на ноги, увидел страх в ее глазах, хотя она ими и не моргнула. Злобно выругавшись, он повернулся и распахнул дверь.
Выйдя наружу, он заглотнул горячий, густой воздух. Голова закружилась от запаха цветов. Этот запах, казалось, прилип к лицу вместе с пыльцой, хотя он изо всех сил вытер лицо руками. Боль была такой острой, такой внезапной, словно рапира, прошедшая через сердце. Он был потрясен, он не мог поверить, кровь застыла в его жилах.