Бонни закатила глаза и после неловкой паузы шепотом пояснила:
— Фло — шлюха, она содержит публичный дом.
Кристин покраснела, как помидор. Взглянув на Джилли расширившимися глазами, она поспешно отвела взгляд. Потом, что-то пробормотав, отвернулась от стола, уткнувшись лицом в плечо Бака. И тотчас же почувствовала, как его тело затряслось от беззвучного смеха. Когда ей удалось наконец справиться со смущением, она тоже тихонько засмеялась, после чего больно ущипнула Бака.
— Не знаю, как Джилли, а ты точно туда не пойдешь!
После того как гости улеглись спать, Кристин и Бак устроились вдвоем у огня, в большом кресле. Кристин села Баку на колени, положив голову ему на плечо, а он, поцеловав девушку в лоб, склонил голову, касаясь щекой ее волос. Комнату освещало только неяркое пламя камина.
— Как не хочется ложиться спать без тебя, — прошептал Бак.
— Мы сможем пожениться завтра, как только доберемся до города?
— Не знаю, это зависит от того, как будут развиваться события. Но до отъезда из города мы обязательно побываем у священника, это я тебе обещаю.
— Бонни с ним знакома.
— У Клива свой план: он не хочет, чтобы Форсайт узнал о твоем появлении, пока не приедет судья Уильяме из Боузмена, а мы надеемся, что он приедет следующим дневным поездом. Клив перед отъездом на ранчо отправил ему телеграмму с просьбой приехать в Биг-Тимбер.
Бак замолчал. Они сидели в тишине, наслаждаясь покоем и уединением. Последние сутки были для них истинным блаженством. Когда Бак держал Кристин в своих объятиях, он чувствовал, что никогда еще не был так счастлив, никогда прежде не знал настоящей любви.
«Наверное, далеко не каждому удается познать на своем веку такое счастье», — думал Бак; он молил Бога, чтобы оно продлилось как можно дольше. Однако ему еще предстояло поведать Кристин о неких обстоятельствах, имевших к ней самое непосредственное отношение; Бак ничего не собирался скрывать от своей будущей жены.
Нарушив молчание, Кристин прошептала:
— Интересно, почему все-таки дядя Ярби завещал ранчо мне? Ведь у него было много родственников, которых он знал гораздо лучше.
Бак довольно долго молчал, поглаживая руку Кристин. Потом прижал ее ладонь к своей щеке, теперь уже гладко выбритой.
— Думаю, это как-то связано с Анной — женщиной, которую он любил. Старик иногда упоминал о ней.
— Анна приходилась моей матери сестрой. Помню, мама говорила, что она заболела и переселилась к нам. Анна умерла вскоре после моего рождения.
— Милая, Ярби никогда не расставался со старым деревянным сундучком. Он рассказывал, что, когда еще совсем мальчишкой приехал из Швеции, в этом сундучке хранились его пожитки. Когда бедняга впал в детство, я убрал этот сундучок на чердак.
— У папы тоже был сундучок… с коваными железными петлями. — Кристин подняла голову и посмотрела на Бака. — Мне хотелось бы когда-нибудь взглянуть па сундучок дяди Ярби.
— Я в него заглядывал… когда старика не стало.
— Почему же ты мне ничего не сказал? Мы могли бы осмотреть его вместе.
— Я об этом подумывал… но боялся, что там может обнаружиться более позднее завещание, по которому ранчо «Аконит» переходит или ко мне, или к какому-нибудь родственнику мужского пола. В таком случае у тебя не было бы причин оставаться на ранчо, а я не хотел тебя отпускать.
— Ну и пусть бы он завещал «Аконит» тебе, мне все равно. — Кристин потерлась щекой о ладонь Бака. — Я ведь собираюсь отказаться от него в твою пользу. В любом случае лучше, чтобы земля была записана на имя моего мужа.
— Милая, там не оказалось никакого другого завещаний, но зато я нашел письма твоей матери к Ярби.
— Я знала, что мама поддерживала с ним связь, папин младший брат ей очень нравился.
Бак собрал в кулак всю свою волю и продолжил:
— Твоя мать сообщила ему о смерти Анны. Она написала, что Анна любила его до последней минуты и что его дочь — точная копия своей матери.
Воцарилось молчание. Кристин вглядывалась в лицо Бака, словно пытаясь прочесть ответ на тотчас же возникший у нее вопрос. Наконец она медленно проговорила:
— Мама никогда о ней не упоминала. Ты хочешь сказать… что дядя Ярби и тетя Анна были…
— Они любили друг друга, но отец Анны хотел выдать ее замуж за другого. Ярби уехал на Запад, думая, что Анне станет легче, если он исчезнет. Но Анна отказалась выйти за человека, которого не любила, и отец выгнал ее из дому. Куда ей было деваться? Она отправилась к сестре. Твои родители приютили ее и заботились о ней до самой ее смерти.
— Какая грустная история. Если бы дочь дяди Ярби была жива, она стала бы его наследницей. — Кристин задумалась. Потом положила руки на плечи Бака и тихо проговорила: — Мне бы хотелось прочесть эти письма. Как ты думаешь, Бак, может быть, когда Ярби потерял рассудок, он по ошибке принял меня за их с Анной дочь?
— Милая, он не ошибся, — осторожно произнес Бак. — Когда мы вернемся из города, я отдам тебе письма. Твоя мать писала Ярби каждый год, она рассказывала ему, как ты растешь, какая ты миленькая, как хорошо учишься в школе. Позже она написала, что ты стала красивой девушкой. Последнее письмо был отправлено, когда тебе исполнилось четырнадцать. Кристин замерла.
— Бак, неужели… ты хочешь сказать, что этот милый старичок на самом деле был моим отцом?
— Любовь моя, с тех пор, как я узнал правду, я все пытался придумать, как бы подступиться к этому вопросу. Да, твоя мать писала о тебе как о его дочери. Ты огорчена?
— Нет… пожалуй, нет, хотя мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Значит, мои родители любили друг друга, но не могли пожениться. — Она медленно повторила вслух все то, что только что узнала, словно пытаясь лучше уяснить это для себя. — Но почему Анна просто не сбежала со своим любимым? На ее месте я бы так и поступила.
— Этого мы никогда не узнаем.
— Получается, те, кто меня вырастил, кого я называла папой и мамой, на самом деле были моими тетей и дядей, то есть сестрой моей настоящей матери и братом моего настоящего отца, — тихо проговорила Кристин. — Густав знает?
— Не имею понятия. Я это открытие ни с кем, кроме тебя, не обсуждал. Рыться в вещах Ярби без твоего разрешения я тоже никому не позволю.
— Конечно. — Кристин погладила Бака по щеке кончиками пальцев. По-прежнему глядя ему в глаза, она сказала: — Может быть, Ферд знал правду… или хотя бы подозревал — тогда понятна его неприязнь ко мне. Когда я появилась на свет, ему было пятнадцать, и он никогда не любил меня.
— Он был с тобой жесток?
— Пока был жив папа — нет. В отличие от своих братьев папа высоко ценил образование, он послал Ферда учиться в пансион для мальчиков, а сыновья остальных братьев работали на ферме. Когда мать Ферда умерла, отец женился на маме, а Ферд в это время был в пансионе. Пожалуй… мне теперь кажется, что Ферд не знал правду о моих настоящих родителях, иначе он обязательно нашел бы повод бросить мне в лицо эту правду. — Она снова положила голову на плечо Бака. — Но это ничего не меняет. Я все равно любила Ярби — даже когда считала его твоим отцом.