– Да что ж вы меня, драйвер, совсем за идиота держите? Конечно, не бог. Так, железная хреновина. Какой–нибудь видный политический деятель.
– Всюду ложь, – сказал Рашен с таким видом, будто только что совершил великое открытие в философии. – По всей Солнечной никаких новых идей, а только подмена одних идолов другими. А знаешь, почему? Знаешь, кому это выгодно? Помнишь, мы с тобой говорили о том, кто придумал давать боевым кораблям имена героев из классической фантастики? Ты еще сказал, что это был какой–то умный еврей?
– Ну… – пробормотал старпом, вспоминая.
– Во–первых, никакой он был не еврей. А во–вторых, его звали Эрик Старк.
– И чего?
– Дубина! Он совершенно не думал ни о какой идеологии. А просто размечтался, что когда–нибудь его именем назовут корабль.
– И добился своего, – индифферентно кивнул Боровский.
– Слышал, как себя величает патриарх этих недомерков? – не унимался Рашен. – Батька! Кретин! На самом деле священнослужителя на Руси всегда называли batiushka. В смысле – отец родной. А «батька» – это лидер преступной группировки. Как тебе, а?
– Совершенно по фигу, – честно признался Боровский.
– Не–на–ви–жу! – выдохнул Рашен, потрясая для большей внушительности указательным пальцем.
– Вы не заводитесь только, драйвер, – попросил старпом. – Не накручивайте себя. А то я вас знаю…
– Всюду ложь, – повторил Рашен. – Мало того, что дома нам всю жизнь мозги пудрили, так еще и здесь, в Москве, нае…ли! Кругом сплошные обманщики. Вся история – туфта! Все идеи – ворованные!
Боровский тоскливо вздохнул. Ему вдруг пришло на ум, что он несколько переусердствовал, уговаривая Рашена взяться за обустройство мира. Похоже было, что адмирал принял эту мысль слишком близко к сердцу.
– Ничего, мы объясним землянам, что жить нужно по правде, – ровным голосом пообещал Рашен. – Я уверен, они научатся.
И в этих словах было столько убежденности, да такой жестокой, что старпома с ног до головы охватил благоговейный ужас.
* * *
Старостой Вышнего Волочка оказался молодой симпатичный русский парень Виктор де Вилье, отец троих детей и выпускник Сорбонны с дипломом по терраформированию. Он удрал на историческую родину десять лет назад, движимый тягой к познанию мира. С рюкзаком, автоматом и счетчиком Гейгера. На своих двоих Виктор обогнул зараженные районы, почти не облучился и не дал себя загрызть одичавшим мутантам. Довольно быстро он вышел на человеческое поселение в районе Пскова, был радушно принят, но вскоре двинулся на юго–восток, где жизнь только налаживалась и можно было по–настоящему развернуться. Теперь под началом у де Вилье работало и богатело двадцать пять тысяч человек, очень довольных тем, что пришел грамотный мужик. Потрясенному Рашену продемонстрировали самопальную гидроэлектростанцию, свечной завод, кирпичное производство и водяные мельницы. Здание мэрии украшала спутниковая «тарелка», здесь был работоспособный компьютер и нелегальный выход в Сеть. Вышний Волочёк находился на фронтире, отсюда было рукой подать до загаженной Москвы, поэтому окрестности патрулировала группа неплохо вооруженных егерей, по совместительству промышляющих охотой. Рашен тихо млел и ругал доктора Ллойда, который решил устроить адмиралу сюрприз и не рассказал всего сразу. Ллойд, с видимым облегчением скинувший личину мутанта, довольно улыбался.
В Новгороде клепали сельскохозяйственную утварь и ремонтировали оружие. Тут же был крупный по здешним меркам рынок и порт речного судоходства. Во Пскове функционировало что–то вроде университета. Для связи между городами имелся примитивный телеграф, а кое–где даже маломощные рации. Жизнь вокруг била ключом, люди выглядели здоровыми. Чужаков они действительно недолюбливали, но Рашен оказался гораздо более тонким дипломатом, чем доктор Ллойд. Там, где американец шел, скрываясь и маскируясь, Рашен запросто садился на катер и тут же оказывался в гуще событий, расспрашивая и рассказывая. Его же еще и жалели за то, что плохо говорит по–русски. И все время предлагали остаться жить.
А дозиметр показывал, что жить здесь можно. Чуть хуже, чем в Канаде, но гораздо лучше, чем в Европе. Кроме того, все вокруг было пропитано духом настоящего частного предпринимательства, и никому не приходило в голову жаловаться на правительство ввиду отсутствия такового. Люди селились общинами, где все спорные вопросы решались по справедливости. Для торговли имелись специально отведенные места с добровольной охраной и выборными аукционерами. На случай массового вторжения мутантов существовал небольшой штаб ополчения, но в последние годы мутантам явно было не до набегов, они предпочитали торговать. Судя по всему, бедолаги действительно вымирали.
Рашен общался с народом, таская с собой Ллойда и Вернера в качестве самоходного разговорника. На второй день у адмирала вдруг прорезался акающий московский выговор, и Эндрю он разрешил гулять. Чем тот и воспользовался. Сначала они с Ивой оба ходили по лесам с непременным дозиметром на запястье и «маузером» на плече. Но вскоре освоились и перестали всего бояться. Они просто никогда раньше не видели такого количества зелени и живого зверья.
Они купались в чистой воде и любили на мягкой зеленой траве. Вдыхали упоительный запах сена и пили настоящее молоко. Ива на охоте застрелила кабана и, пока местные бурно ее поздравляли, вся обрыдалась над бедной хрюшкой. Эндрю собственноручно поймал рыбу, и изумлению его не было предела, когда окуня тут же бросили в уху. Это была какая–то фантастическая жизнь, волшебная, настоящая, живая, и возвращаться на скучный железный корабль совершенно не хотелось.
– А не слабо нам будет приехать сюда, когда все кончится? – спросил однажды Эндрю. – Мы, конечно, горожане, но мы привыкнем. Здесь обалденно.
– В Канаде не хуже, милый, – сказала Ива. – Там просто меньше лесов, но зато фон не такой высокий. Ты заметил, как много здесь больных деревьев?
– Здесь все почистят, – отмахнулся Эндрю. – Лет через пятьдесят…
– Вот через пятьдесят лет и приедем. А сейчас, милый, ты прости, но, когда все кончится, мы поедем в Канаду.
– Что так? – удивился Эндрю.
– Мне сейчас ни к чему лишние рентгены, – объяснила Ива. – Чем меньше их будет, тем лучше.
– Я понял тебя правильно? – осторожно спросил Эндрю.
– Я сама еще ничего не понимаю. Но похоже… Энди, ты что?!
– Извини, – пробормотал Эндрю, прикрывая рукой глаза. – Это я от радости.
* * *
Староста постучал в люк катера рано утром. Постучал кувалдой, чтобы услышали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});